Книга Улица отчаяния - Иэн Бэнкс

— Да? — спросила Белла.

— Белла, это… э-э.. это Джимми Хей. — Сообразив, что я даже не знаю, как же меня теперь звать, я мгновенно скис и увял.

— Это что, Джимми Хей, который Дэн Уэйр? — астматически засмеялась Белла. Ее осведомленность неприятно меня поразила, я даже не мог понять, шутит она это или издевается.

— Он самый, — подтвердил я, когда хриплый смех в трубке затих.

— Так что, Джимми, тебе небось нужен этот самый мой кавалер, так, что ли?

— А?

— Мой ка-ва-лер. — Белла умудрялась одновременно и смеяться, и одышливо хрипеть. — Ха-х-рр-ха, это тот крокодил, у которого вместо дома черт те что, — сказала она, чуть прикрыв трубку; я закрыл глаза, страстно желая провалиться сквозь землю. — Идет он, идет, — сказала Белла. — Вот он.

— Да? — сказала трубка.

— Макканн? — неуверенно спросил я.

— А, это ты, своей собственной.

— Да, — подтвердил я, не зная, с чего начать. А какого, собственно, черта? — Ты еще со мной разговариваешь?

— А что я сейчас делаю? Разговариваю.

— Понятно, но я спрашиваю, ты еще со мной разговариваешь? Ты понимаешь, о чем я. Как ты там, злишься на меня?

— Конечно, злюсь, но это не значит, что я теперь с тобой не разговариваю.

— Я же ведь не настоящий капиталист, у меня нет никаких акций…

— Да, да. Слушай, сынок, не нужно передо мною извиняться, пустая трата времени, а жизнь и так короткая. Поставь мне лучше стакан, и я тебе расскажу, какой ты есть лживый засранец.

— Верная мысль! — обрадовался я. — Подожди, я сейчас.

— Сейчас не могу, — вздохнул Макканн. — Сейчас мне в больницу на обследование, я же сюда по пути забежал стопку опрокинуть. Когда ты позвонил, я уже пальто надевал.

— А когда ты освободишься?

— Не знаю, они там год могут промурыжить. Вернусь, как только смогу, но вряд ли раньше пяти.

— О'кей, тогда и увидимся.

— Заметано.

— Да, — вспомнил я. — Слушай, Макканн, ты знаешь что-нибудь про Томми? Я подсунул его мамаше записку под дверь, чтобы она поговорила с моим адвокатом.

Уже на половине фразы мне захотелось откусить свой болтливый язык.

— Ну да, конечно, — вздохнул Макканн. — Деньги говорят тихо, но убедительно. Нет, я ничего больше не слышал. Говорят, фараоны к тебе наведывались, это верно?

— Да. Слушай, а ты не знаешь, как еще можно связаться с его мамашей и папашей?

— Они могут быть у его тетки. Я загляну туда, это как раз по пути.

— Что, прямо сейчас?

— Да, если ты отпустишь меня от этого в рот долбаного телефона.

(— Поосторожнее, матерщинник! — крикнула где-то Белла. )

(— Да заткнись ты, — пробормотал Макканн. )

— Это будет здорово, — обрадовался я. — А то я и сам могу позвонить.

— У них нету телефона, — раздраженно сказал Макканн. — Так ты отпустишь меня или нет? Я уже опаздываю, придется бегом бежать. Пока.

— Возьми такси! — заорал я. — Я запла…

— Бип-бип-бип…

Я постоял немного, не вешая трубку и пытаясь разобраться насчет имен… (Первый раз, когда я увидел Томми в «Грифоне», я наклонился к Макканну и прошептал: «Чего его называют Крошкой, он же чуть не с меня ростом?» — на что Макканн прошептал: «Его папашу тоже звать Томми». — «Так называли бы его Тэмом[81], и дело с концом», — удивился я; Макканн бросил на меня недоуменный взгляд. )

Имена. Крошка Томми… Матерь божья, да он же небось все время знал!

Полицейские знали, как меня звать. «Дэниел Уэйр?» — вот так они прямо и спросили. И они не знали, что я какая-то там знаменитость, иначе бы я заметил. Но имя-то они знали, а с кем они успели до того поговорить? Только с Томми, с его дружком из супермаркета и с его мамашей. Так что получается, это Томми им сказал. Он знал, кто я такой, знал или догадывался.

Я повесил трубку и прошелся, идиотски улыбаясь, по вокзальному вестибюлю. Я не знал, чем занять себя на ближайшее время.

На большом черном табло замельтешили и замерли ярко-желтые буквы и цифры. Отправление ближайших поездов. Прямые на Лондон и Бристоль, со всеми остановками до Эдинбурга (я даже и не знал о таком, я думал, что все эдинбургские отправляются с Куин-стрит), поезда на Странрар, на Эр, на Ларгс, на Уэмис-Бей, на Гурок… через Пейсли.

Ближайший поезд на Пейсли отправлялся с тринадцатой платформы. Через пять минут, если верить вокзальным часам. Теперь в ходу так называемая «система свободного доступа», у входа ничего не проверяют, а если появился контролер и у тебя нет билета — платишь ему.

Через пятнадцать минут я сошел с поезда и направился прямо на Эспедер-стрит.

Пейсли и изменился, и нет. Побольше машин, чуть поменьше людей. Кое-где появились новые магазины, а старые стали как-то почище, поярче. Несколько высоких зданий. Шагая по освещенной косыми лучами низкого декабрьского солнца мостовой, я ощущал подъем, но вместе с тем и… не знаю уж, как это лучше назвать… возбужденную горечь, так будет ближе всего. В моей голове звучали песни, песни, которые я слышал этой ночью, сквозь стену и сквозь годы, я вспоминал Кристину, ее голос и вкус ее губ, то, как она двигалась по сцене, и ее тело в моих руках.

Я шел, вспоминал, и вдруг оказалось, что я напеваю в такт своим шагам совершенно новый мотив, а потом пришли и слова к этому мотиву, именно пришли, я их не придумал, а услышал.

Я думал, что это конец,

Что мы разошлись и не встретимся.

Забыл я, что есть такая

Эспедер-стрит.

Она в Запустелом поселке

За улицей Одиночества.

Тупичок в квартале Отчаяния,

Эспедер-стрит[82].

А вот и она, подумал я, выходя на Эспедер-стрит.

Должен признаться, она меня сильно разочаровала. Какие-то куски ее посносили, хотя я и не был совсем уверен, какие именно. Она стала какая-то разномастная, путаная, неуверенная в себе. У выхода на Косисайд-стрит появилась новая пиццерия; мне казалось, что она там абсолютно неуместна — нечто яркое и пластиковое, из другого века, с другой планеты. На противоположной стороне Косисайд-стрит я увидел бар «Ватерлоо», тот самый, куда я затащил тогда Джин Уэбб. Вот на нем эти двенадцать лет вроде и не сказались. Я хотел было зайти туда по старой памяти, но воздержался. Вместо этого я пошел по Эспедер-стрит, силясь вспомнить, где тут жили Уэббы. Улица себе и улица, невысокие доходные дома, часть из них поновее (я не мог даже припомнить, были они тут раньше или нет, так тут все переменилось), домики отдельные и сдвоенные, ободранная, запущенная школа, новый бильярдный клуб и старое здание фабрики. Дойдя до конца улицы, я развернулся и побрел назад со странным ощущением, что кто-то меня обманул.