Книга Боевой вестник - Сурен Цормудян

— Ясно… — Задумавшись на какое-то время, Леон покачал головой.

Хотя ясности слова Шатисы не прибавили нисколько.

— А ты бы этого хотел? — прошептала наложница, погрузив ладони в воду.

Сквозь колышущуюся бледно-розовую воду он увидел, что она поглаживает себя внизу живота.

— Не говори чепухи. — Он снова запрокинул голову, не желая смотреть, как рабыня его искушает. — Я просто поинтересовался. Скажи мне лучше, как себя чувствует эта девчонка… Ники. Сегодня она имела глупость вмешаться в поединок…

— Я знаю все, мой принц. Насколько мне известно, ладони ее заживут. Но возможно, она не сможет более играть на арфе.

— Проклятье, — нахмурился Леон. — Глупая девка… Вот зачем она это сделала?

— Она любит твоего оруженосца, мой принц. И не потому, что ей положено, как всякой наложнице, угождать господину. Человеческое тело обращают в рабство силой, но сердце само выбирает, кому отдать власть над собой. И никто не в силах ему приказывать. Так вот, она любит его сердцем.

— Тебе-то откуда знать?

— Я знаю Ники давно. Как и она меня. Все женщины при дворе друг друга знают.

— Вот как? А известно ли тебе, в таком случае, имя Инара? — спросил вдруг Леон.

— О-о-о… — сладостно вздохнула Шатиса и тоже запрокинула голову. — Инара. Это самый прекрасный цветок во всем императорском саду.

— То есть? Кто она такая?

— Мильнэри читэнэри его божественного величества.

— Что? — Леон вздрогнул. Девственных наложниц императора всего три, и глаза одной из них не дают ему покоя все то время, что он здесь.

— Я знаю… — прошептала дрожащим голосом дарящая самой себе ласки Шатиса, — что ты… сейчас спросишь… которая из трех… Верно?

— С чего ты так решила? — сердито спросил Леон, приподнявшись в воде. Она в точности предугадала вопрос, застрявший у него в горле.

— Зна-а-аю… — простонала наложница, выгнувшись и сжав левую грудь пальцами. — Прости… мой принц… мысли об Инаре действуют на меня особенно сильно… как мы… ласкали… друг друга… во время обучения… о-о-ох…

— И которая? Которая из трех? — резко спросил принц. — Да прекрати ты себя уже баловать, бесстыдница! Отвечай!

— Прости… господин… тебе придется… подождать… совсем чуть-чуть… покричи на меня…

Леона переполнила ярость. И звериное возбуждение. От того ли, что он смотрел сейчас, как эта прелестница дарит себе наслаждение, или от мысли о той самой наложнице? Что, если вот эти шаловливые ручонки Шатисы касались сокровенных уголков тела той самой…

Леон резко приблизился к рабыне и отстранил руку Шатисы, находящуюся у нее между бедер, тут же заменив ее своей.

— Да! — вскрикнула рабыня, и ее руки в тот же миг обвились вокруг его шеи.

Еще немного, и он уже овладел ею полностью. Шатиса радостно извивалась в его руках, покусывая за плечи, а он брал ее все жестче и жестче, словно желая наказать за то, как она играла с ним, упомянув императорскую мильнэри. Но чем больше он желал наказать ее, тем большее наслаждение ей доставлял.

— Многие говорят… что мы с ней похожи… — тяжело дыша, постанывая и вскрикивая, шептала рабыня. — Так зачем тебе… думать о ней… если я… вся твоя… Я здесь… мой лев…

Своими движениями она принялась с не меньшей, чем у Леона, яростью помогать ему, и вода обильно выплескивалась из бассейна.

— Кто она? О ком ты говоришь, дрянная девчонка! — рычал принц.

— Инара… О да-а!.. Это именно она!..

— Кто-о?

— Я помню… как ты глядел на нее во время пира… Когда ты прибыл к нам… Это… не ускользнуло… от моего взора…

Так это она! Ее имя — Инара! Леон зажмурился, переполняемый звериной яростью. Он вдруг захотел, чтоб сейчас здесь вместо Шатисы была именно она, черноокая Инара. Чтоб он вонзался в ее тело, и чтоб он, и только он, имел честь лишить ее невинности, и чтоб весь остальной мир катился к тринадцатому, лишь бы Инара принадлежала ему навсегда! Сейчас он впервые возжелал обладательницу тех прекрасных и не дающих ему покоя глаз. Воспетое в стихах преклонение перед красотой взора возлюбленной растворилось в плещущейся воде, и он просто желал больше всего на свете сжимать ее бедра, и толкать в ее тело себя, и чтоб она так же вскрикивала и извивалась. Он схватил Шатису одной рукой за горло, другой за волосы и, прижавшись шершавым от щетины подбородком к ее лбу, издал свирепый рев, извергаясь в рабыню.

Всего несколько мгновений спустя он вдруг резко отпрянул в самый дальний угол бассейна, погрузился в воду почти до самого носа и, прикрыв ладонью лицо, тяжело вздохнул:

— Проклятая ведьма…

Чуть отдышавшись, Шатиса плеснула себе на лицо водой и приблизилась к принцу.

— Мой господин, это может звучать и лестно, но я не понимаю…

— Не приближайся! — рявкнул Леон.

С выражением недоумения на лице Шатиса сделала шаг назад и также погрузилась в воду по шею.

— Леон, ведь несколько мгновений назад все было прекрасно. Что произошло?

— Я устал. И желаю побыть один, — проворчал принц, растирая лицо.

Расстроенная рабыня поднялась и направилась к ступеням. Затем обернулась и взглянула на молодого человека, который еще недавно был хищником, терзающим добычу, а сейчас походил на кроткого ягненка.

— Ты ведь понимаешь, что тебе нельзя думать о ней? — тихо проговорила Шатиса. — Ты ведь понимаешь, кто она и кому принадлежит?

— Уходи…

— Послушай, Леон…

— Ты не слышала меня?

Шатиса вздрогнула, ощутив вдруг холод.

— Позволь мне сказать… мой господин… Я покажу тебе ее.

— Что? — Принц поднял на нее удивленный взгляд.

— Ты ведь хочешь увидеть ее без вуали? Я помогу тебе. Она прекрасна, да… Но ты увидишь ее и успокоишься. Ведь ты поймешь, что я ничуть не хуже. Да, мои волосы, глаза и кожа светлей, но разве в этом дело? Я принадлежу тебе всецело, и нет в этом никакого прегрешения, в отличие от мыслей о чужой…

— Покажи мне ее, — выдохнул Леон. — Сейчас же!

— Тебе придется подождать, мой принц. Потерпи до полуночи.

* * *

Терпением и умением ждать Леон никогда не отличался. Но то, что происходило с ним сейчас, было похоже на помешательство и пугало его самого. Краешек заходящего солнца, казалось, застрял над горизонтом, и последние мгновения заката растянулись в бесконечность, не знающую жалости к смертным. Но когда солнце все же исчезло, стало еще хуже: в наступившей мгле ход времени вообще не ощущался. Леон мерил шагами свои покои, подходил к окну, растирал ладонью шею и снова метался из утла в угол в ожидании Шатисы. Мысли атаковали и ранили его одна за другой. Может, она обманула? Может, донесла императору? А может, обещание Шатисы показать Инару лишь померещилось и не было этого разговора в бассейне?