Книга Новая журналистика и Антология новой журналистики - Том Вулф

Вива грациозно перешагивает через разбросанное нижнее белье, платья, мешки для стирки, утюг, тарелки, журналы, газеты. Нагибается и вытягивает из-под мешка с бельем для стирки вчерашнюю бархатную накидку. В ткани прожжена громадная дыра.

— Вы только гляньте — выкинуть, больше ничего не остается. А сколько времени я убила в самолете, пришивая подкладку… Кто-то уронил спичку, а я не заметила. Так устала, приняла два мидола, транквилизатор и запила вином… сама на Пасху делала. Потом две затяжки травки — и все. И ничего не вижу. Мой любимый наряд. Мне еще одно платье нравится, в стиле двадцатых годов, Энди купил. Но оно потом провоняло, не наденешь. Да тьфу на все.

Вива проходит мимо золоченого кресла, из сиденья которого лезет набивка, мимо стены, испещренной телефонными номерами.

Она ведет меня в спальню. Почти всю комнату занимает двуспальная кровать без белья. На кровати недоеденные блинчики в одноразовой тарелочке из фольги, пакет из-под апельсинового сока, несколько пуловеров, гримировальное зеркало, косметика, «Маленький принц» и куча фотоснимков.

— Для вас приготовила. Семейные фото. — Первый снимок — собор, цветы. Много цветов. — Свадьба моей сестры Джинни. Ей двадцать четыре. Младше меня на год. Нас девять человек детей, а меня на самом деле зовут Сьюзан Хофман. Вот мой отец играет на скрипке. У него семьдесят четыре скрипки. А еще у него четыре катера, два дома: один в Сиракузах, другой в Канаде, на острове Велели на реке Святого Лаврентия. И ферма в Гусиной бухте. Все сам заработал. Он юрист в Сиракузах. Характер у него сложный, знаете ли… Все время на мне отыгрывался. И вечно все выглядело не так, как было на самом деле. Он разводил лошадей. Ему нравилось, как они смотрелись на траве в его усадьбе, но нам на них покататься не довелось, потому что их никто никогда не объезжал.

Вива взяла еще одно фото.

— Первое причастие. Мы росли в абсурдной атмосфере. С одной стороны, родители у меня очень гостеприимные. Летом всегда человек тридцать в доме. И в то же время жесткие. Мать — поклонница Джо Маккарти. От нее только и слышишь: «Закрой рот!» да «Положи ногу на ногу!».

Над моей кроватью висел крест. Здоровенный. У отца была пятифутовая статуя Девы Марии Благословенной. На Рождество он присобачивал ей нимб и два светильника для подсветки. До двадцати я росла с монашками. Девственность хранила до двадцати одного. Следующие два года наверстывала. Теперь терпеть не могу духовенство, начиная с папы. Епископы, попы, монашки, воздержание, вся эта авторитарность… В общем, католики. Но Христос мне нравится.

После школы поступила в Мэримаунт-колледж в Территауне. Католический. Сестры говорили, что я по искусству шла лучше всех. Хотела стать модным художником — дизайнером одежды. Потом отправилась в Сорбонну и в Юлианскую академию, в Париж. Жила в монастыре в Нейи. В последний сорбоннский семестр меня одолела такая депрессия, что я в университет не ходила. Бродила по улицам да сидела в «Дё маго», потягивала подогретый вермут.

Вива потянулась, зевнула, растирая глаза.

— Вымоталась на съемках в Таксоне. Недосыпаю постоянно. Первые две ночи спала с Джоном Чемберленом. Это мой старый любовник. Спала с ним для безопасности. А потом каждую ночь менялись. Однажды завалились Аллен Миджет и этот, как его… Том Хом… Хомперц, вдвоем. Энди заглянул в окно и разозлился. Эй, говорит, что за безобразие! Береги энергию для камеры!.. Потом Малыш Джо (Джо д’Алессандро), очень милый парень… А Эрик (Эрик Эмерсон) грубиян…

Она исподлобья глянула на меня.

— Не верите? Все правда. Я никогда не вру. Народ часто не верит, думает, я притворяюсь. А я не умею притворяться. Я, конечно, такая же, как и все, но слишком уж откровенная.

В общем-то, мне плевать… нет, правда. Пол Морисси считает меня нимфоманкой, но это не так. Я просто не люблю спать одна, поэтому мне нравится спать с кем-нибудь. Мне кошмары снятся и хочется к кому-то прижаться. Мужчины этого чаще всего не понимают, не чувствуют. Я от них вообще больше ничего не ожидаю. Уже полгода меня ни один мужчина не тронул за душу.

У Энди в фильмах женщины всегда сильные, всегда красивые и всегда всем заправляют. А мужики — животные какие-то, пустышки тупые. Ну, разве что для «голубых» он иной раз делает исключение. Да они и вправду обращаются со мной лучше, чем любой настоящий мужик. Мне одна девушка нравилась, мы с ней все еще дружим, но мужчины все-таки лучше. Даже когда мы с ней занимались этим, хотелось, чтобы рядом был мужчина, смотрел хотя бы, и вообще… Если мужик по-настоящему стоящий, он меня заводит.

Мужики — создания жалкие, как мне кажется, они всегда нуждаются в помощи. Мне теперь нравятся не слишком толковые — наивнячки, вроде Марко[135]. Я не возражаю, чтоб кто-то меня учил, только не найти такого. Ну и ладно, и не больно-то хотелось. Дурацкая плейбоевская философия этого Хью Хефнера: лучше секс без любви, чем вообще жизнь без секса. Чушь собачья, лучше онанизмом заниматься. А когда с кем-то, кто тебе безразличен… смешно себя чувствуешь…

В молодости я могла с ума сходить по кому-нибудь. Сразу после школы у меня с отцом целая война разгорелась. Два месяца воевали. Я нашла себе работу в Бостоне, потом уехала в Нью-Йорк. С фотографом. Он и был моим первым любовником. Вдвое старше меня, классическая ситуация. Замена отца. Я с ним с первым могла о чем-то говорить, рассказывать ему все, чего никому раньше не рассказывала. Он был мне другом. Женатик, но с женой не жил. Но он меня никуда не отпускал. Чертовски ревнивый. Он даже сжег всю мою одежду. Мы ужинали, читали журналы, смотрели телик, разговаривали в постели. Он меня красил каждый вечер. Через год я от него сбежала.

Денег не было ни цента, отец мне ни гроша не давал, и я подрабатывала моделью. Снималась в трех агентствах, но была слишком безалаберной, поэтому прослыла ненадежной. Вообще-то это правда. Я возвращалась к своему первому, фотографу, и каждый раз — скандал. Он не хотел, чтобы меня еще кто-то снимал. Кошмар, если вспомнить. Пожалуй, худший период в моей жизни.

Полная депрессия, упадок сил, безнадега. Не потому, что никому до меня дела нет, депрессия может наступить без всякой причины. И я попросила сестру свезти меня в Милбрук, Нью-Йорк, к Тимоти Лири. Он дал мне попробовать наркотики. Посоветовал псилоцибин, гриб-галлюциноген. Попробовала из любопытства. С тех пор все перепробовала, кроме героина и опиума. ЛСД только три раза, больше не хочу, боюсь последствий. Не знаю, что там с хромосомами… Первый раз, когда я его попробовала, показалось, что у меня ключ от Вселенной… только вот не очень понятно, как он выглядит и куда потом подевался… Последний раз я приняла ЛСД с парнем, который не захотел меня трахнуть; я стукнула его и разбила телевизор, а он меня поколотил. Вообще, лучше пейоте, мескалин, чем вся эта синтетическая наркота. Всегда лучше то, что само растет на земле. Но пейоте на вкус такая тошнотворная гадость, что боюсь, не смогу в рот взять. Собственно, я ничего регулярно не принимала. Слишком неорганизованная. У нас на «Фабрике» половина народа торчит. Мы и при съемках чаще используем торчков, их интересней снимать.