Книга Византия. Христианская империя. Жизнь после смерти - Игорь Павлович Петровский

Игорь Иванов, кандидат философских наук, заведующий кафедрой иностранных языков СПбДА

Первенство Запада в этом и во многих других отношениях ощущалось византийскими интеллектуалами как унижение и несправедливость, и в классическом православном богословии церковной традиции многие из них уже не видели выхода. Одной из самых ярких и необычных фигур палеологовской эпохи стал образованнейший философ Георгий Гемист Плифон, который полагал, что спасение для Византии заключается в обращении к ее языческому наследию.

Георгий Гемист Плифон пытался создать некую реконструкцию античного пантеона, написал новые молитвы греческим богам и думал, что если это все в обществе насадить, то тогда общество сможет как-то на прежних идеалах, на старых основаниях возродиться. По его мнению получается, что проект единства государства и Церкви себя не оправдал, поэтому нужно вернуться обратно к античным богам, чтобы они, как духи природы, духи стихии, духи вот этой земли, помогли народу возродиться. Вот такой греческий национализм, связанный с языческим политеизмом, он предлагал.

Иерей Игорь Иванов, кандидат философских наук, заведующий кафедрой иностранных языков СПбДА

Удивительно, но придерживающийся таких взглядов Георгий Плифон не был обвинен в ереси и не был изгнан. Напротив, он был советником византийских правителей Морейского деспотата, давал советы императору и был приглашен участвовать во Вселенском Соборе, который император Иоанн VIII и папа Евгений IV созвали в 1438 году.

Византийская Церковь уже не раз пыталась заключить унию с Римом, но всякий раз дело оставалось только на бумаге. Ни паства, ни большинство пастырей унию не принимали. Это прекрасно понимали в Италии, при дворе, и на этот раз император Иоанн решил, что документ должна подписать представительная делегация. Он собрал выдающихся богословов, известных церковных деятелей, и многих из них ради этого даже посвятили в епископский сан. Среди них и был Марк Евгеник. Он жил в монастыре святого Георгия, в центре древнего Константинополя. Эта обитель была основана еще при Константине Мономахе, но известность получила в палеологовскую эпоху. Именно в ней хранились оставшиеся после крестоносцев святыни.

Именно перед Собором Марка посвятили в митрополиты Эфесские. Но знал ли Иоанн, что именно Марк Эфесский станет основной причиной провала унии? А еще вопрос: почему Марк вообще принял участие в этом мероприятии, как и многие другие?

Святитель Марк Эфесский был одним из самых образованных византийских богословов того времени. Придерживаясь строгой православной позиции, Марк тем не менее искренне желал подлинного примирения с западными христианами, но на основе истины, а не капитуляции ради политических интересов.

В этих догматических спорах те, кто отправлялся на Ферраро-Флорентийский Собор, надеялись как раз отстоять позицию Православной Церкви. Греческое высшее духовенство предполагало, что можно в этих спорах, богословских обсуждениях, снять расхождения, преодолеть эти противоречия.

Татьяна Кущ, доктор исторических наук, главный научный сотрудник ИВИ РАН

Самый жаркий спор разгорелся по поводу филиокве, латинской прибавки к Символу веры, согласно которой Дух Святой исходит не только от Отца, но и от Сына. Святитель Марк напомнил католикам о том, что, согласно постановлению III Вселенского Собора, к Символу веры нельзя ничего добавлять. Но западные христиане утверждали, что это не добавление, а лишь разъяснение. Кроме того, они настаивали на примате папы, то есть главенстве Рима над всей Церковью и принятии учения о чистилище.

На Ферраро-Флорентийском Соборе шло очень активное обсуждение, работали делегации, писались тексты, в которых обосновывались позиции одной и другой стороны, но Запад продавливал свой вариант унии, что византийцы не могли принять.

Татьяна Кущ, доктор исторических наук, главный научный сотрудник ИВИ РАН

Чтобы заставить греческих епископов подписать римский вариант унии, в котором православным не было сделано никаких уступок, их лишили содержания, то есть члены византийской делегации остались буквально без средств к существованию и вынуждены были голодать. А Собор специально перенесли из Феррары во Флоренцию, подальше от побережья, чтобы они не сбежали. Византийский император Иоанн VIII выступал на стороне латинян.

Императоры вынуждены были идти на эти переговоры из политических соображений. Безусловно, Иоанн VIII прекрасно понимал, что в этих условиях эта уния – гарантия спасения империи, она обеспечит помощь Запада против османов, и ему нужна была эта уния именно как политический шаг.

Татьяна Кущ, доктор исторических наук, главный научный сотрудник ИВИ РАН

В итоге 27 июня 1439 года была принята объединительная формула и составлено определение о соединении Церквей. Со стороны греков унию подписал сам император, представители восточных патриархов и почти все епископы. Почти – потому что некоторым удалось бежать из Флоренции. Один лишь Марк Эфесский остался на Соборе до конца и открыто отказался подписать документ. Но его авторитет был так велик, что папа, узнав, что подписи Марка под унией нет, с грустью сказал: «Значит, мы ничего не достигли».

Для Византии же результат заключения унии был плачевным, потому что византийское общество не приняло эту унию, и когда в соборе Святой Софии проводились службы на латинском языке и по католическому обряду, люди просто туда не приходили. И это, конечно, разлагало византийское общество и не способствовало консолидации перед таким грозным врагом, как османы.

Наталья Жигалова, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории Древнего мира и Средних веков

К XV столетию от былого великолепия уже нам знакомого монастыря Пантократора почти ничего не осталось. Больничный комплекс был разрушен, библиотека разорена, даже знаменитый великолепный золотой алтарь, который находился в главном соборе обители – и тот был самым наглым образом похищен крестоносцами и сейчас демонстрируется в соборе Сан-Марко в Венеции. В монастыре тогда проживало всего несколько человек. Один из них – Геннадий Схоларий, выходец из очень богатой константинопольской семьи, приближенной ко двору, прекрасно образованный и с великолепным даром слова.

До Ферраро-Флорентийского Собора Геннадий Схоларий категорически выступал за унию. Он принимал ее всем сердцем, даже говорил в ее поддержку какие-то прекрасные, очень яркие проповеди, а вот после все изменилось, и он выступил с очень резкой критикой униатства. Когда современники спрашивали, что же произошло, почему такие резкие перемены, он очень умно и тонко подмечал: «Я не отрицаю, что желал объединения с латинянами, я не был настолько глуп, чтобы не желать этого, однако я искал единства, основанного на истине». По-видимому, теперь, после Собора, Геннадий понимал, что никакого единства, основанного на истине, не будет, – будет полная капитуляция. И когда в 1439 году в двери его кельи стали стучать горожане с вопросом: «Что нам делать, авва, когда и императоры, и епископы