Книга Приют гнева и снов - Карен Коулс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не сказала ему? – пронзительным голосом вторит она. – С какой стати мне говорить ему? Думала, что я позволила бы ему тратить свою жизнь на такую, как ты?
– Почему? Почему вы меня так возненавидели?
Она задыхается, отплевывается.
– А сама-то как думаешь? Ты украла его, забрала его у меня – ты, жалкая служанка. – Ее губы кривятся. – О, он продолжал приходить ко мне в постель, когда я позволяла ему. Мужчины – примитивные создания, их тела реагируют, даже когда им того не хочется, но не мое имя он шептал в темноте, не мое имя выкрикивал во сне.
Так значит, он любил меня. Хотя бы что-то.
– Вы держали меня во тьме под замком все эти месяцы. Как вы могли?
Она садится.
– Тебя же кормили, не так ли? – Она не сводит с меня ледяного взгляда с привычным напускным величием. – О тебе заботился врач. Немногие наниматели отнеслись бы к тебе с таким вниманием. Твой неуемный аппетит обошелся мне недешево. Любой на моем место просто отправил бы тебя в работный дом.
Эти слова больше не приводят меня в такое оцепенение, как прежде. Нет, меня охватило странное спокойствие, смирив колотящееся сердце. Вместо него зародилось какое-то еще смутное подозрение.
– Так почему же вы так и не поступили? К чему было держать меня здесь?
Она продолжает смотреть.
– Почему? – Делаю шаг по направлению к ней и еще один, пока она яростно моргает. – Вы хотели украсть моего ребенка, верно?
Она трясет головой. Я хватаю ее за плечи и смотрю ей прямо в глаза.
– Вы хотели украсть моего ребенка. Почему?
Краска сходит с ее лица и губ, уступая место смертельной бледности. Отпускаю ее и делаю шаг назад.
– Да ты хоть можешь себе представить, каково это, – шипит она, – пытаться раз за разом и наконец узнать, что наконец-то зачала дитя? Можешь хотя бы вообразить, какая это радость?
Что это за уловка? Что за новые игры?
– Можешь? – Ненависть искажает черты, уродуя ее лицо. Губы Имоджен дрожат, так что слова сливаются. – И все ради того, чтобы эта мимолетная радость умерла среди окровавленных простынь? – Она сдавленно всхлипывает. – А потом я выясняю, что ты, обычная потаскуха, получила то, что должно было принадлежать мне!
Ее глаза расширяются. Она закрывает рот, но уже слишком поздно. Слишком поздно.
Воцаряется тишина, которую нарушает только потрескивание пламени в камине и тиканье часов.
– Вы украли моего ребенка.
Мой ребенок жив, моя малышка, моя Вайолет. Колени дрожат. Наверное, я издаю какой-то звук, потому что ее голос смягчается и становится тише.
– Ты совершенно непригодна к материнству. Ты должна и сама понимать это.
Нежный голосок разносится по коридору, звучит все ближе. Мое дитя, моя потерянная малышка. Как же я не узнала? Ах нет, ведь я знала! Сердцем я узнала ее с первого взгляда.
Имоджен садится, распрямляет спину.
– Не говори ей.
Я поворачиваюсь к двери. Я вся дрожу. Она не мертва, моя малышка, моя серенькая скользкая змейка – она подросла и стала такой красавицей. И в ней столько, столько жизни!
– Ну и говори, что уж, – шипит Имоджен. – Думаешь, она поверит слову сумасшедшей, которую едва знает, а не слову матери, которую знала всю жизнь?
Конечно же, она права. Сперва она не поверит мне, но со временем…
– Ты готова разрушить ее счастье? – произносит Имоджен.
Могу ли я? Могу ли я сказать ей правду? Времени на принятие решения не остается, потому что в комнату врывается девочка с развевающимися волосами, раскрасневшаяся, в расстегнутом пальто. За ее спиной запыхавшаяся миссис Прайс.
– Там ежик! – говорит ребенок, мой ребенок, указывая на окно. – Там, на улице.
– Тебе запрещено выходить на улицу в темноте, – говорит Имоджен.
– Я не боюсь темноты. – Она мотает головой. – Я уже не маленькая.
– Ты была маленькой, – произношу я, – маленькой прекрасной малышкой. – О, нужно отвернуться, посмотреть на потолок, сглотнуть. – Мне кажется, имя Вайолет идет тебе больше, чем Корделия, – говорю я с улыбкой, хотя сердце готово вырваться из груди. – Как ты думаешь?
Она кивает.
– Красивое имя. – Она кружится, вытянув руки. – Вайолет, Корделия, Вайолет.
– Тебе будет плохо, – с ненавистью произносит Имоджен.
– Корделия, Вайолет, Корделия…
– Она унаследовала твое безумие, – говорит вполголоса Имоджен.
Сколько же в ней радости, сколько невинности. Не могу этого сделать, не могу разбить ее мир. Она останавливается, пошатываясь со смехом из стороны в сторону.
– Я Вайолет, – повторяет она, пытаясь отдышаться, – просто Вайолет.
– Пора в кровать, – отрезает Имоджен. – Уведите ее, миссис Прайс. Вы знаете, как она выматывает меня.
Детский смех стихает.
– Прости, мама.
Мне так и хочется крикнуть ей – не зови ее мамой! Я – твоя мама, я! Они украли тебя у меня. Они сказали мне, что ты мертва. Слова душат меня, они вот-вот сорвутся с языка.
Миссис Прайс уводит ее за руку и тащит девочку из комнаты, и мне приходится ее отпустить. Пока.
– Спокойной ночи, Вайолет. – Ласково смотрю на нее я.
Она оглядывается и улыбается:
– Спокойной ночи.
Когда ночью дом погружается в тишину, я иду к Гарри. Земля еще влажна после дождя, но я все равно сажусь рядом с его могилой.
– Наш ребенок жив, – шепчу я. – Наша прелестная девочка жива.
Дыхание перехватывает. Я не могу перестать плакать.
Как я люблю ее. Сердце со всей силой кричит о любви к ней. Наша малышка, которая была мертва, жива, чудесна и восхитительна, и я не могу потерять ее снова. Нет, больше они не отнимут ее у меня, больше никогда и ни за что.
Глава 39
День ото дня состояние миссис Прайс ухудшается. Приступы кашля душат ее, лицо наливается кровью, а пот катится градом. Вокруг ее глаз залегли глубокие тени, а сами они словно горят огнем.
Каждый день я нахожу все новые письма – то на подносе, то спрятанные где-то поблизости. И каждый день я разрываю их на мелкие кусочки.
– Нужно избавиться от гобеленов, – советую Имоджен. – Плесень вредит легким миссис Прайс. И не на пользу ребенку.
Я живу в постоянном ужасе, что моя драгоценная девочка подхватит какую-нибудь болезнь. Стоит ей кашлянуть – и я дрожу. Имоджен слишком слаба, чтобы спорить. Ей едва хватает сил открыть глаза. О, благословенная наперстянка, не подводи меня и впредь.
Я стою на лестнице и
