Книга Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Юрий Владимирович Костяшов

Когда была карточная система, немцы создавали свои магазинчики и мастерские, палатки, где они торговали лимона­дом, продуктами питания. Видимо, где-то доставали каким-то образом; занимались выпечкой пирожных, пирожков и т. д.

Ну а потом, когда нашего населения стало достаточно, от этих немцев надо было как-то, если так можно сказать, отделаться. Так делали вот что: не отбирали у немцев магазины и палатки, а заставляли платить налог, то есть налогом их постепенно вытеснили. Положим, в месяц тысячу рублей должны запла­тить налога. Они, немцы, держатся. Значит, добавили им две тысячи — они торгуют. Потом еще тысячу и т. д. Немцам стало ясно, что торговать невыгодно, и они закрыли все свои лавки. Но то, что немцы имели свои магазины, палатки, мастерские, в которых продавали продукты питания и другие предметы, сыг­рало большую роль, потому что у нас магазинов было мало открыто при карточной системе, а это, конечно, было боль­шим подспорьем.

Начальнику финансового отдела ст. л-ту Захарову

Рапорт

Доношу, что владелец магазина Фор Алла по улице Луизен Аллея, д. 49 производит обмен готовой обуви и одежды на продукты, что подтверждают обнаруженные в шкафу четыре пары полуботинок, нательное белье и продукты: сахарный песок — 0,450 кг, мука пшеничная — 0,750, фасоль — 0,1, табак легкий — 0,2 Продукты обнаружены вторично. Прошу возбудить ходатайство перед зам. в/коменданта по гражданскому управлению о наложении штрафа на Фор Аллу в сумме 20 000 марок за нарушение прав торговли.

Ст. л-т Кузнецов 23.08.45 г.

ГАКО. Ф. 298. Оп. 1.Д. 21.Л. 58

В заключение — рассказ одной из тех, про кого написана эта глава, — немки О. К-н, поселившейся в Кёнигсберге еще в 1938 году. При новой власти ей удалось устроиться кассиром в бане:

— Работала строго от начала и до конца, ни больше, ни меньше, чем полагалось. Но все рабочее время я действительно работала, работала по-настоящему. Может, за это меня и не любили. Запомнилось, как пытались пройти без очереди в баню работники НКВД (или МГБ). Я их не пускала и говорила, чтобы они шли по очереди. Бывало так, что кто-нибудь из них заберется в ванную и сидит там больше получаса, я тогда стучу в дверь и говорю, что время кончается. Им это не нравилось, они говорили, что меня «посадят». Но я уже убедилась, что если русский скажет, что «я тебя посажу», — то это как раз и не произойдет. Это у нас, у немцев, если сказали бы, что «поса­дят», то это сделали бы наверняка. Потом я еще работала во вневедомственной охране на базе тралового флота и на пивза­воде. Я не давала начальству воровать. За это меня не любили. Как-то раз меня убрали с моего обычного поста и отправили на дальний пост стоять на улице в сорокаградусный мороз. Я говорила начальнику охраны, что у меня плохое здоровье. Он мне на это заявил, что я могу уволиться и вернуться к себе в Германию. Пришлось написать жалобу в Москву. Скоро при­шел ответ. Меня и начальника пригласили в Управление внут­ренних дел. Нас развели по разным кабинетам. Меня просили, чтобы я его простила, а его ругали в другом кабинете.

Несколько портретов

Расспрашивая переселенцев о немецком населении, мы просили рассказать, как местные жители выглядели, одевались, чем отличались от русских. Эти рассказы удивительно похожи друг на друга.

— У женщин были простые вязаные чулки или гольфы и башмаки-колодки на ногах. В них и зимой ходили. Пальто зимние были на вате, только рукава — без ваты. Помню, и мне немка сшила такое пальто, я все у нее спрашивала, почему рукава пустые? Некоторые носили полупальто. На голове пла­ток завязывали как чалму, — делится своими впечатлениями Валентина Ивановна Текутьева из Багратионовска.

— Здесь такой район у них был — Понарт, где жили небога­то. Все были чистоплотные. Женщины ходили в фартучках. На работу шли в деревянных башмачках. И рано утром было очень слышно, как они цокают по каменной мостовой. Они сумели и подвальчики свои обустроить, — свидетельствует Юлия Васильевна Гомонова.

Аккуратность немецких жителей запомнилась калининград­ке Ирине Васильевне Поборцевой:

— Как они следили за чистотой, как ценили аккуратность и красоту. У каждого дома стояли урны для мусора. Особенно поражалась моя дочка, что немки каждое утро выходили уби­рать улицу, все они были в чепчиках, белых передниках. Все отмечали, как особенно немки заботятся о своем внешнем виде: постоянно вечером накручивали волосы на бумажные рожки, стирали белые фартуки. Очень аккуратный народ. Хоть все кругом было разрушено, прошла война, а чистота под­держивалась.

Воспоминания продолжаются. Как бы из небытия возника­ют имена соседей, случайных знакомых и даже друзей-немцев.

— У нас на 820-м заводе был немец Лефебер, столяр. Исклю­чительно хороший человек. Он меня просто околдовал. Часто ко мне приходил. Мы с ним разговаривали, обычно на быто­вые темы. Он не напрашивался, но я его всегда угощал, — рассказывает Исаак Менделеевич Фишбейн.

Тамара Яковлевна Загородняя подружилась со своей ровесницей Вандой Фогт, с которой вместе работала на базе. Алексей Васильевич Трамбовицкий с теплотой вспоминает о своих коллегах по работе в калининградском кожно-венеро­логическом диспансере: докторе Атце, медсестре Дорис, сани­тарке Грунау — «как ее ни увидишь, она вечно за работой». В поселке Шпандинен большим уважением, по свидетельству Сергея Владимировича Даниель-Бека, пользовалась семья профессора Отто Зирке: «Он жил вдвоем с женой, был фило­логом, говорил по-русски, правда, плохо. Мы были знакомы семьями. Его использовали на заводе, где работала мама, пере­водчиком». Юрий Николаевич Трегуб помнит простую не­мецкую женщину, которая почти год жила у них в доме: «Фрау Рейнгардт — так мы ее всегда звали. Отец встретил ее случайно в сорок седьмом году где-то под Славском. Она там чуть не умирала с голоду. Отец привез ее с собой, и она у нас жила во второй комнате. Помогала по дому, готовила обед, так как мать с отцом работали, а мы, мальчишки, что мы могли при­готовить? Она и суп сварит, и уберет в