Книга Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов - Алексеев

многомиллионного отряда рабочего класса.

Во времена холерных бунтов при царе Алексее Михайловиче, кажется (если я ошибаюсь, пусть меня поправят), били врачей как главных виновников распространения заразы. Нынче, похоже, примутся поколачивать экономистов. Неужели ничего не меняется?

Ну мне хорошо! Про себя-то я точно знаю, что я не народ. И даже не класс согласно общественно-политической теории. Я и успокоился. Про себя мне известно, пожизненно вдолблено в голову, что я представитель прослойки, тактично, чтобы не обидеть, именуемой интеллигенцией. Которая навроде масла сдабривает бутерброд. В общем, что-то такое, без чего можно обойтись, когда решается, что же выбрать из трех — хлеба, масла и куска колбасы. Так что к своей участи я приготовился вполне.

Но детей, детей жалко! Мы-то свое отбарабанили, а им еще жить. Не хочется, чтобы они, выбирая профессии врачей, социологов, философов или, не дай бог, журналистов, тем самым противопоставили себя широким массам трудящихся.

Если государственный организм уподобить организму человеческому, то чем тогда будет интеллигенция? Мочкой уха? Локтем? Правой почкой? И возможно ли представить себе такую ситуацию, когда взбесившееся тело вдруг начнет выяснять само с собой, что в нем важней — глотательные рефлексы или функция желчевыводящих путей?

А между тем дискуссии, которые сегодня ведутся в нашем обществе, порой до жути напоминают нечто подобное.

Ну что же, зададимся тогда вопросом, принадлежала ли к народу та обезьяна, которая первая спустилась с дерева и взяла в руки палку? Или она была гнилой интеллигенткой?

И в конце-то концов какое право имел Сократ идти наперекор афинскому большинству? Ведь большинство, судя по нашему Съезду, всегда праведно. Присудили Сократа к чаше с цикутой? И правильно сделали, что присудили! Не народом, конечно, был и Пушкин, потому что до обеда валялся в постели, стишки писал. А писать, как известно, — не пахать. «Бывало, он еще в постели, к нему записочки несут…» — это же автобиографическое. А, черт побери!..

Ну еще туда-сюда графу Льву Николаевичу многое простить можно. Борода лопатой и привычка ходить босиком как-то с ним примиряют. К тому же бывший артиллерии поручик. Офицер. А армия, как нам тут недавно вновь напомнили, — детище народа. И КГБ — детище народа, его щит и меч. И милиция — детище народа. Критиковать их — значит критиковать сам народ.

Вот Минздрав СССР критикуй сколько душе угодно, потому как не детище народа, а просто с Луны к нам свалилось. И работников прилавка можно: они не детище. И кооператоров: уж совсем не детище. А милицию, армию, КГБ — ни-ни, не смей!

И вновь, вновь хочется со вздохом повторить вслед за булгаковским Мышлаевским (см. роман «Белая гвардия»): «Да-с… вот-с писатель был граф Лев Николаевич Толстой, артиллерии поручик… Жалко, что бросил служить… до генерала бы дослужился…»

Возможно (имею такое предчувствие), в скором времени нас ждут новые потрясающие открытия… Например, что Сталин, Ежов, Берия, Вышинский и прочие никакого отношения к народу не имели, что они (а почему бы и нет?) на самом деле пришельцы, засланные к нам враждебной инопланетной цивилизацией…

И что… нет, воображение отказывается рисовать столь ужасные картины.

Когда человек всходит на трибуну и говорит: «Товарищи! За мной стоит пятимиллионная армия железнодорожников! И от их имени я хочу сказать, что советские железнодорожники головы свои готовы положить за дело перестройки!» — мне сразу делается нестерпимо тоскливо. Ну не могу я представить себе многомиллионную армию железнодорожников. Отдельных людей — могу, армию — нет, хоть убей. Могу и очень даже хорошо представить ту золотозубую проводницу с поезда «Новороссийск — Москва», обвинившую меня в краже полотенца. Заплеванный вагон — могу. Загаженный туалет. Могу себе представить наши ужасные вокзалы, где ни напиться, ни голову приклонить. Но народ здесь, конечно, ни при чем. Это, конечно, все устроила кучка зарвавшихся бюрократов, окруживших себя привилегиями.

А бюрократы, ребенку известно, никакого отношения к народу не имеют. Так откуда же они? Они что, дворянского происхождения? В именьях гувернерами воспитывались?

Нет, воля ваша, а тут что-то не то, тут разбираться и разбираться. Может быть, даже и не с нашим слабым умишком.

А пока такой ум еще зреет, давайте для начала попробуем говорить сами от себя. И отвечать за себя. За свои поступки. За свое дело. За результаты. Изобрел, например, человек средства от СПИДа, значит, он народ! Построил хороший дом — народ. Лед сколотил, снег расчистил — народ. Сапоги сшил отличные — народ. Песню сочинил, которая за душу берет, — тоже народ.

А если ни то, ни другое, ни пятое, ни десятое — уж извини, никакой ты не народ. Бели даже у тебя руки в мазуте и спецовка рваная, и взгляд плакатный — уж извини!.. Завтра изобретешь, построишь, расчистишь, сошьешь, сочинишь?.. Завтра и назовем!.. И не надо ссылаться на позавчерашние заслуги!.. Вчера ты еще был народом, а сегодня — не народ. Такие дела!..

Давайте для начала хотя бы это и примем за точку отсчета. А там посмотрим.

Ни тпру ни ну

Ну, давайте уже наконец туда или сюда.

Выберите уже наконец «тпру!» или «но, поехали!».

Нельзя же постоянно жить с оглядкой на занесенную для отцовского «ата-та» руку.

Вон, уже даже предприниматели всполошились и собрались на свой чрезвычайный, внеочередной съезд.

А они, говорят, представляют у нас 43 миллиона человек.

А у них еще жены, дети, бабушки, дедушки.

Предприниматели всполошились и не понимают, кто они: то ли еще предприниматели, то ли уже спекулянты и саботажники.

И хотя здравый смысл подсказывает, что 43 миллиона не может ходить в спекулянтах, опыт, исторический опыт последних семидесяти трех с чем-то лет, твердит: может, очень даже может.

У нас весь народ может быть завтра объявлен врагом народа. А что? Запросто! Было же уже.

В атмосфере повального склероза сегодня можно говорить о приоритете общечеловеческих ценностей и построении правового государства, а назавтра давать «добро» несанкционированным обыскам и отнимать деньги, глазом не сморгнув, будто ни в чем не бывало.

Утвердить Закон о печати, а назавтра предлагать приостановить его действие.

Провозгласить право на суверенитет, а потом этот суверенитет душить всячески.

Одной рукой указывать на социализм с человеческим лицом, подозрительно смахивающим теперь на лицо Павлова, другой любовно покручивать пуговицу на маршальском мундире, третьей устраивать провокации по рецептам «поджога рейхстага», вспомнить штурм Литовского телецентра и рижские события.

И ведь что интересно, власть наша никогда, ни в жизнь, не признается в ошибках. В ошибках предыдущей власти — то да. Ну, на худой конец, когда