Книга Женить нельзя помиловать - Вячеслав Шторм

— Нет, — быстро, пока я не успел вмешаться, ответил лохолесец, — тезка.

— А-а. Значит, богатырь?

— Богатырь! — торопливо подтвердил сэр Шон и просительно взглянул на меня. Ладно уж, уговорили. Я тщательно прицелился и жахнул кулаком по столу, как раз между блюдом с исполинской усатой рыбиной и миской каких-то солений. Стол сложился пополам, гости попадали, орошаемые хмельным и безалкогольным, постным и скоромным. Князь задумчиво снял с носа веточку укропа, тщательно рассмотрел ее со всех сторон, прожевал и авторитетно подтвердил:

— И впрямь — богатырь!

Вставшие бояре и дружинники одобрительно зашумели, попутно стряхивая с себя остатки яств и черепки от посуды. Трое чудом сберегших чаши и кубки тут же завопили что-то про «по такому делу», «за знакомство» и «штрафную».

— А прочие? — не унимался боярин Нудила, вполне оправдывая свое имя.

— Слева — сэр Бон… Он… э-ээ…

— Не богатырь! — отрезал князь, смерив нашего игрока взглядом. Бон покосился на меня, на остатки стола, которые как раз уносили слуги, и кивнул:

— Увы, нет. Можете считать, что я его оруженосец. — Кто?

— Отрок, — быстро «перевел» Ки Дотт.

— Годков-то ему изрядно, — насмешливо пробасил жирный богатырь, по зерцалу которого расползалась причудливая клякса из густой мясной подливы. — Наши в это время уже вовсю змеям хвосты крутят!

— А коли отрок, — поддержал другой, между делом прикрываяр тарелкой темное винное пятно прямо в центре малиновых шаровар, — то пусть прислуживает, а не пирует за столом княжеским!

Бон вопросительно взглянул на меня. «Нет, мне, конечно, не слабо, если для пользы дела, — говорил его взгляд, — но…» И с этим «но» я был полностью согласен. Ишь, чего придумали!

— Отрок-то отрок, — торопливо замахал руками сэр Шон, правильно оценив выражение моего лица, — но рода знатного, княжеского. Неудобно как-то. Политический скандал может случиться.

— Доподлинно знаешь, Илья? Не холоп? Не смерд?

— Да чтоб мне провалиться!

— Добро, пусть княжич остается. Слева, как я мню, Сэдкова супружница?

— Угадал, — брякнул я, не подумав. — Тоже княгиня и повелительница…

— Что?! — нахмурил пышные брови Вольдемир. — Сроду того не бывало, чтобы жена над мужем власть имела!

— Это он, князь, иносказательно, — поспешил на помощь Бон, окрыленный производством в княжичи. — Говорят у нас так про супружниц: «Повелительница моего сердца».

— Красно говорят! — одобрил тот. — Не забыть бы, Фросю порадую. Ну а карла? Тоже княжич али сразу анператор?

Богатыри и бояре захохотали.

— Это мой шут, — спокойно ответила Элейн. Да вот беда, нашего гнома, и без того донельзя самолюбивого, она о его новой должности предупредить как-то забыла.

— КТО?! — аж подскочил от возмущения тот. — Да я! да мне! да меня!..

— Цыц, дурень! — Бон, решив подыграть магессе, сдвинул колпак гнома ему на глаза.

— Совсем обнаглел?! — Ослепленный Римбольд сделал шаг назад, и тут же раздался ужасающий визг. Борзой кобелек, привлеченный укатившейся под ноги гнома колбаской, как раз пытался незаметно ее стянуть, и остроносый башмак Римбольда опустился ему на лапу. Собака метнулась в одну сторону, донельзя перепуганный Римбольд — в другую. А в этой другой стороне какой-то слуга как раз тащил кучу столовой утвари. Грохот, звон — и вот уже гном с нахлобученным до самого подбородка горшком (пустым, к счастью) бестолково мечется по залу, налетая на всех и вся и отчаянно ругаясь.

Смеялись абсолютно все, а князь хохотал так, что даже оперся рукой о стену. Немного успокоившись и вытерев слезы, он самолично стащил с головы наконец-то упавшего Римбольда горшок, хлопнул гнома по плечу, пожаловал за великое мастерство перстнем с собственного пальца, местом за своим столом и долго уговаривал Элейн уступить ему «затейника». Та ответила туманным «дальше видно будет», — а там и новый стол приготовили.

Место мне досталось рядом все с тем же боярином Нудилой. Почтенный старец, видимо истосковавшись по внимательному слушателю, тут же закатил пространную лекцию на тему: «Все-то у нас в Переделе не ладно, все-то не хорошо. Только две отрады и есть: люди умные да дороги хорошие». Похоже, ни опровержения, ни подтверждения этой теории с моей стороны не предусматривалось, да и, вообще, все мое участие в «беседе» ограничилось кивками невпопад, что бесконечно устраивало обе стороны.

Отменно отобедав, я стал искать глазами друзей. На первый взгляд все устроились с относительным комфортом. Элейн, судя по всему, с первых же минут завладела вниманием Вольдемира и больше уже не отпускала его до самого вечера. Зная магессу, можно было смело утверждать, что в самом скором времени правитель руссианцев будет есть у нее из рук и преданно смотреть в рот. Бон, как это у него водится, тоже быстро освоился в богатырской среде и вовсю сыпал шутками и анекдотами, то и дело вызывая громовой хохот и одобрительные возгласы. Римбольд, несмотря на княжескую ласку, все еще дующийся на нас за «шута», молча предавался обжорству. Сидевшие рядом с ним руссианцы делали квадратные глаза и спорили, сколько еще снеди влезет в «карлу» до того, как он лопнет. Эх, сразу видно, что не знают они наших гномов! А вот Ки Дотт был мрачнее тучи. То ли из-за того, что любезная его сердцу княжна на пиру отсутствовала, то ли из-за соседей.

Соседи бедняге достались и впрямь знатные во всех смыслах, нам с боярином Нудилой было впору позавидовать. Номером первым шел совершенно квадратный вислоусый дядя с лошадиной физиономией, шлем с золочеными рогами на голове которого недвусмысленно намекал на скандинское происхождение. Вторым был невысокий, но из-за этого даже более квадратный кочевник, весь в кожах, мехах и амулетах и, несмотря на молодость, густо покрытый шрамами. И завершал троицу горбоносый и чернявый ромеянин, разодетый райской птичкой и с трудом держащий кубок из-за обилия драгоценных перстней на пальцах. Он был не только не квадратным, а даже не прямоугольным, но из всех троих показался мне самым опасным. Как бы там ни было, троица косилась на Ки Дотта и друг на друга весьма недобро. Эге, да это конкуренты нашего «Илюши»!

Обратившись с вопросом к Нудиле, я узнал, что попал в точку. Скандии был братом конунга Занудссена, ярлом Харяльдом Гейзером («и полугода не прошло, как овдовел. С тех пор только сечей и живет, а в мирной жизни — что рыба-сом: усами горазд, да ленив. Молва идет, будто боли не чует, ран не замечает, а коли проголодается в походе — щит свой погрызет, тем и сыт»); кочевник — сыном хана Помоева, темником Жбаном («жесток степняк, ох, жесток. С врагов кожу на сапоги сдирает, из черепов такие башни ладит, что за версту видать. Был сыном младшим, стал сыном единственным — перессорил с отцом всех братьев, а кто с ханом в ссоре, тот живет недолго»); чернявый — племянником автократора Мелиоратия, Фокой Прохиндеисом («снаружи — пава, внутри — аспид. У дяди советник ближайший. Однако ж не только языком трудиться горазд: десятью ножами влет десять мух сбивает, в зельях толк знает, может, и колдун в придачу»). Закончив представлять высоких гостей, старый боярин испытующее посмотрел на меня. «В общем, даже если забыть об их происхождении, все трое — те еще типы, — говорил его взгляд. — Искренне не советую связываться, юноша, — дольше проживете…»