Книга Безжалостный - Дин Кунц

– Если ты хочешь, чтобы тебе разрешали делать то, что тебе так нравится, возвращайся сюда через две минуты.

– Да, Зазу. Я вернусь, вернусь, Зазу. Я понимаю. Я же всегда делаю то, что ты говоришь.

Горбун поспешил к той двери, через которую мы вошли, скрылся за ней.

Внезапно я вспомнил последние слова Клитрау: «И теперь я в башне Парижа с…»

Джон пытался предупредить, не выдавая себя, что я не должен жалеть горбатого урода, если он попадется мне на пути, и не подпускать к себе. Знаменитый роман Виктора Гюго, «Notre Dame de Paris», на английском назывался «Нотрдамский горбун», и под башней, разумеется, подразумевалась колокольня собора.

Я велел Зазу встать между нами и дверью, через которую вышел горбун.

Такие руки, с толстыми пальцами, большими костяшками, едва ли могли ловко управляться с пистолетом или автоматом, он, скорее всего, всегда выбирал нож, как в случае с Клитрау, но я решил, что такой живой щит, как Зазу, все равно не помешает.

Зазу тем временем вернулась к любимому коньку:

– Проблема с культурой в том, что она качается, как маятник, сначала под воздействием одной доктрины, потом – ей противоположной.

– То же самое происходит, когда работаешь над проблемой перемещения во времени, – ввернул Майло.

Зазу посмотрела на него так, будто собиралась плюнуть в мальчика ослепляющим ядом.

Но ей очень уж хотелось говорить о себе, вот она и не собиралась отвлекаться по пустякам.

– Цель моей жизни состоит в том, чтобы не дать маятнику качаться и направить его по арке, которую указал гениальный Руссо два столетия тому назад.

– Люди говорят, что я – тоже гений, – сообщил ей Майло.

– Ты – не тот гений, – отмахнулась Зузу.

– Поосторожнее со словами, сука, – предупредила ее Пенни.

– Руссо был безумцем, – вставил я, – и абсолютным монстром в личной жизни.

– Да, – согласилась Зазу, – можно сказать и так. Шелли, Маркс, Фрейд, Ницше, Толстой, Бертран Рассел, все они были монстрами в личной жизни, но это сущие пустяки по сравнению с их вкладом в человеческую культуру.

– Все – безумцы в той или иной степени, – настаивал я. – Гении – да, но все они несли в мир… иррациональность, хаос, обоснование массовых убийств, отчаяние.

– Не безумцы, – возразила Зазу. – Интеллектуалы. Они формируют мнение элиты правящих классов. А потом художники и писатели должны своей работой нести послание интеллектуалов в массы. Чего вы, мистер Гринвич, не делали.

Она еще с минуту продолжала разглагольствовать, и я начал понимать, что она просто выгадывает время, чтобы найти способ разобраться с нами. Мы, действительно, удивили ее, застали врасплох.

– Не принижайте творчество моего отца, – вставил Майло при первой возможности. – Он – лучший отец в мире… и о-о-очень терпеливый.

Зазу Ваксс проигнорировала Майло, обратилась ко мне:

– Вашими книгами вы толкаете маятник в другую, неправильную сторону, вот почему вас нужно сломать, заставить признать свою ересь и покаяться.

Тяжело дыша и плача, горбун вернулся. В правой руке он сжимал мясницкий тесак, с которого капала алая кровь.

Если говорить о мелодраме, лучшего просто быть не могло. Но помните, жизнь более парадоксальна и всегда необычнее, чем любая фантазия.

И без того высокая Зазу расправила плечи и подняла голову, прибавив в росте чуть ли не фут.

– Что ты сделал? Болван, мерзкий урод, что ты сделал?

– Это был мой единственный шанс, – ответил сын Ширмана. – Раньше он никогда не был беспомощным. И потом никогда не стал бы беспомощным. Это был мой единственный шанс, и я им воспользовался, воспользовался, воспользовался.

Смерть Ширмана, несомненно, разозлила Зазу, но в злости этой интеллектуальное главенствовало над эмоциональным.

– Кретин. Он был первенцем постчеловеческой расы. Так и ты, созданный из клеток его спермы, задумывался первым суперменом.

Плачущий горбун в недоумении посмотрел на нее.

– Но я – не супермен, Зазу.

– Вины Ширмана в этом не было.

– Но и моей тоже.

– По крайней мере, Ширман приложил усилия.

Зазу была такой тощей, а костюм сшили очень уж хорошо, вот я и никогда бы не подумал, что она может иметь при себе оружие. Волшебным образом в ее руке появился пистолет. Сначала она выстрелила горбуну в голову, потом – мне в грудь.

Падая, я увидел, как Пенни застрелила Зазу.

Глава 62

Лежа на правом боку на черном гранитном полу, я видел Зазу, распластавшуюся в нескольких футах от меня. Ее кровь казалась такой же черной, как и гранит, на который она вытекала.

Перед глазами быстро темнело, и когда наступила полная темнота, я услышал, как Пенни выкрикивает мое имя. Но я не мог ответить, не мог сказать, что люблю ее, или попрощаться. Я услышал ужасный крик Майло и попытался потянуться к нему, но у меня не было сил.

Вслед за зрением начал уходить и слух, и вскоре меня окружала тишина полного вакуума. Тем самым я еще на шаг отдалился от мира чувственных радостей. Я хотел еще раз услышать их голоса, их смех, но вуаль упала между мной и ними, вуаль, более непроницаемая, чем каменная стена.

Помнится, последним запахом, который я ощутил, стал запах собственной крови, сначала отталкивающий, но потом такой приятный, что тронул меня до слез.

А вот после этого начало происходить что-то странное. Сначала ко мне вернулось обоняние, потом слух, наконец зрение. Я увидел, как черная кровь Зазу вливалась в нее через раны, как Зазу встала с пола и вновь выпрямилась во весь рост. Выроненный пистолет прыгнул ей в руку.

Поскольку ранее я тоже лежал на полу, то теперь поднялся. Пули, которые пробили меня, проделали обратный путь и скрылись в стволе пистолета Зазу.

Горбун тоже ожил, он стоял, выставив перед собой, словно талисман, мясницкий тесак, с которого капала кровь. Проговорил задом наперед слова об убийстве отца, пятясь, вышел из комнаты.

Потом время вновь потекло в положенном направлении.

«Не безумцы, – возразила мне Зазу. – Интеллектуалы. Они формируют мнение элиты…»

Судя по тому, как Пенни и Майло смотрели на меня, я понял: только мы трое знаем о том, что произошло в этой комнате. Даже Лесси не имела об этом ни малейшего понятия.

Потому что Майло снабдил нас солонками, которые больше не были солонками.

«…нести послание интеллектуалов в массы. Чего вы, мистер Гринвич, не делали».

Поскольку Зазу предстояло говорить об этом еще минуту, мы располагали возможностью изменить будущее к своей выгоде.