Книга Другое детство - Сергей Хазов-Кассиа

Я достал тетрадку и ручку и, то и дело заглядывая в англорусский словарь, чтобы отыскать незнакомые слова, описал всю эту сцену.

{Воскресенье, 18 февраля, 01.00}

…Почему в моей жизни всё так сложно? Раньше я был один, совсем один, у меня были друзья (с которыми было невозможно поговорить по душам), была девушка (в которую, мне казалось, я влюблён, но теперь-то я понимаю, что это совсем не так). И не было никого, кто был по-настоящему близок, кто понимал бы меня. И вот теперь у меня есть Андрей. Он меня не любит, наверное, потому что иначе он был бы со мной, но он самый близкий мне человек. Почему я не могу быть с ним, и чтобы всё было просто?

И почему она должна делать мою жизнь ещё сложнее? Почему она не оставит меня в покое? Почему она так хочет, чтобы я был несчастен?

И все эти оскорбления. Зачем она так груба со мной? А я ничего не могу ей ответить. Я как был самым слабым, так и остался. Никогда не смогу бороться ни с парнями в спортивных куртках, ни с ней.

Да, они все правы. Я — педик. Андрей, по крайней мере, рано или поздно заведёт семью, детей, и никто не рискнёт его так называть, даже если он будет встречаться за углом с мальчиками вроде меня. А я никогда, никогда не буду заниматься этим с женщиной. Это отвратительно!

Я оказался в вакууме. Мама не разговаривала со мной, ожидая, что я сам приду и скажу ей, что со всем завязал и остаюсь дома. Андрей не звонил.

В школе я старался оставаться один, потому что не хотел ни с кем общаться. Больше всего меня мучило молчание Андрея, конечно. Мама не имела никакого значения, коль скоро она не кричала на меня, не предлагала поменять пол и не выгоняла из дому. Но Андрей. Неужели у него и правда столько работы, что он не мог урвать для меня один вечер в неделю?

Когда мы встретились в следующий раз, он завёл странный разговор, который хоть ничем и не закончился, но заставил меня ждать его звонков с ещё большей тревогой:

— Знаешь, воробей, всё это не очень правильно, то, что мы делаем, — немного отстранённо произнёс Андрей.

— В смысле? — напрягся я.

— В прямом смысле. Это же не очень-то нормально, когда два парня… Ну, ты меня понимаешь.

— Нет, не очень.

— Ну ладно, проехали. Всё окей.

Но всё было не окей. Зачем он сказал это? Почему даже он вторил моей маме в оценке ненормальности наших отношений? Почему нельзя просто наслаждаться друг другом и не думать о том, насколько правильным это видят другие?

Когда я поздно пришёл домой в этот раз, мама решила изменить стратегию.

Моё отсутствие яснее слов говорило о моём выборе, а она не могла оставаться безучастной. Она вылетела, словно фурия, из своей комнаты, из губ всё ещё вырывался дым от сигареты, которую она только что докурила, так что она была похожа на дракона, бросившегося на свою жертву.

— Так, значит, ты ничего делать не намерен? Значит, так и будешь трахаться с этим грязным мужиком? Значит, так и будешь меня позорить и издеваться надо мной? Ты же специально это делаешь, чтобы меня злить, я знаю. Тебе же не нравится, когда тебя в жопу трахают, ты сам об этом писал. Ах ты, упрямая тварь такая!

Она орала так, как не орала давно, вся красная от гнева. Казалось, она сейчас бросится на меня с кулаками, но я был уже почти на голову выше её, поэтому она сдерживалась и к физическому воздействию прибегнуть не решалась.

— Это сколько всё будет продолжаться? Ты думаешь, я тебе позволю делать, что тебе вздумается? Ты думаешь, ты так удобно устроился, что мать молчит, так он будет делать, что хочет?!

Это могло продолжаться часами. Не было смысла стоять и слушать, тем более что хотелось спать, а завтра идти в школу. Я стал раздеваться, опустив глаза, делая вид, что я в коридоре один. Это ещё больше заводило её. В том, что она говорила, не было ничего нового. Всё крутилось вокруг одного и того же. Она мне столько всего дала и так меня прекрасно воспитала, а я, неблагодарная скотина, вот чем ей отплачиваю.

Я прошёл в свою комнату, расстелил постель и сел на край, чтобы не раздеваться при маме. Должна же она когда-нибудь закончить. И действительно, поняв, что от меня ничего не добьёшься, и, наверное, просто выбившись из сил, она, выходя, бросила последний камень: — Да и ладно. Хочешь быть пидором, так и будь, только меня не впутывай в это!

Также, как сезоны сменяют один другой, и после затишья наступает период бурь, молчание в нашей квартире закончилось, и началась пора истерик.

Сцены устраивались почти каждый день. Иногда она просто орала с порога, если был повод. В другие дни приходила с серьёзными предложениями — лечь в психиатрическую лечебницу, найти психотерапевта или пропить курс мужских гормонов. И опять орала, когда я с её предложениями не соглашался. Из дому она меня больше не выгоняла, хотя исключать это я не мог. Крики, крики, крики… Я не понимал, откуда только у неё берётся столько сил, чтобы так много и долго кричать. Но эта атмосфера постоянной войны нимало не волновала бы меня, если бы только Андрей звонил чаще. В конце концов, мама орала всю жизнь, пусть и не так часто, но я к этому привык. А вот к тупой боли нервного ожидания привыкнуть было непросто.

В середине марта всё ещё держалась зима. Метель пронизывала насквозь, так что приходилось бежать от парадной до трамвая, от трамвая до метро и потом снова от метро до парадной. Мы встречались с Андреем вот уже почти два месяца. Он стал немного странный в последнее время. Не такой нежный, как в начале. Как будто эта холодная весна потушила тот огонёк, который и так с самого начала едва теплился. Наши встречи заканчивались раньше, чем могли бы, и начинались позже, чем мне хотелось. И, самое ужасное, мы встречались теперь совсем редко. Раз в две недели он звонил мне с работы, как сегодня, и говорил сухо, как будто я был его служащим: «Давай сегодня часов в десять?»

В этот раз всё снова произошло быстро. Я подумал, что так, наверное, бывает у проституток с их клиентами. Надо удовлетворить мужчину по полной, но с минимальными временными затратами, потому что тебя уже ждёт следующий.

Потом мы сидели на кухне и пили чай. Это была очень маленькая советская кухня, где стоял кухонный гарнитур, стол, плита и оставалось место только для двух табуреток, с которых можно было не вставать, если тебе что-нибудь требовалось, — достаточно было протянуть руку. Даже холодильник стоял в коридоре, так здесь было тесно. Мебель, кафельная плитка над раковиной, потолок — всё было грязно-белым, только стены выкрашены зелёной, выцветшей от времени краской, да на полу лежал протёртый жёлтый линолеум. Впрочем, я к таким кухням привык, так что вовсе не чувствовал себя неуютно.

— Знаешь, Артём, наверное, нам больше не нужно встречаться, — сказал Андрей, глядя в пол.

Надо признаться, как бы сильно я ни был влюблён, примерно этого я ожидал. Но как бы я этого ни ждал, мне стало страшно от надвигавшегося вслед за этими словами одиночества.

— Понимаешь, у меня семья, девушка, мне надо что-то строить и делать самому. И тебе тоже надо поступать в университет, делать карьеру, искать себе пару. Тебе же тоже жениться надо будет когда-нибудь.