Книга Я Кирпич - О'Санчес

Петр Петрович вытаращил на меня припухшие глазки и переглянулся с Иваном Ивановичем. Видно было, что из них троих невозмутимым после моего вопроса остался только боевой секретарь Вова, и мне это польстило.

– Я же говорил, Петр Петрович! Правильно мы его нащупали! Просекает фишку почти наравне с нами наш визави!

– Правильно, там, нащупали, неправильно – еще и еще раз проверить наличие обратной связи: что могло попасть невзначай к нему от нас! Гм… Отвечаю: ваш вопрос остается открытым, поскольку приверженцы есть у каждой из этих двух различающихся точек зрения, и у каждой есть весомые аргументы, И ни у одной из спорящих сторон нет аргументов решающих, исчерпывающих. В качестве рабочей гипотезы мы пока приняли версию, что нащупали один такой мегаорганизм, будучи готовы немедленно внести соответствующие гносеологические поправки, если на то возникнет хотя бы малейший конкретный резон. Продолжу. Раскол во мнениях, однажды возникнув, подсказал нам грядущую опасность в наших исследованиях, которую можно обозначить старинной русской поговоркой: сколько людей, столько и мнений. Поэтому было решено пожертвовать плюрализмом мнений в пользу единой определяющей теории-схемы, опять же с готовностью – здесь, в данном пункте, было проявлено стопроцентное совпадение взглядов – поменять эту схему при несовпадении с реальностью. Благо, мы не государственное образование, а, стало быть, и не новгородское вече, где побеждают самые сплоченные и крикливые. Нет, наше образование вот уже два десятилетия финансируется не исподволь на казенные деньги, как при советской власти, но прямо, определенными людьми, отнюдь не из-за бугра, у нас своих богатеньких меценатов хватает… Я, к примеру, один из них. Да. И в силу этого могу оказывать протекцию тем взглядам, которые мне лично кажутся более перспективными и правильными. Опять же в силу этого, я определил дальнейшее сужение разноголосицы мнений – естественно, что с риском ошибиться и зайти в тупик.

В чем заключается эта узость? В попытке разрешить оперативно очередную понятийную проблему.

Предположим, что этот супермегарзум уже существует. Что дальше? Каким он будет дальше, и какими будем мы, нынешние удельные князья природы? Станем ли мы безропотными исполнителями при этом почти божественном разуме, или наречемся ему младшими братьями по разуму? Вот, какое было бы ваше личное мнение на сей счет? А, Савелий Васильевич?

– Блин! Вы хотите, чтобы я так сходу ответил? Может, вы меня сначала домой отпустите и комп отдадите? Раз уж вы меня убивать не собираетесь?

– Это кто, интересно знать, сказал вам, что вас не собираются… того?.. Опять Иван Иванович, что ли?

– Он самый, – мстительно подтвердил я. И похолодел, потому почувствовал абсолютно искреннее удивление Петра Петровича словам Ивана Ивановича.

– Гм. Здесь он принципиально прав, не собираемся. Разумеется, если только вы сами, Савелий, не подтолкнете нас к иным решениям. Поясняю: вот вы сейчас заорете и броситесь меня душить. Коллеги мои, при всем уважении к вашей молодости и талантам, считают, что мое здоровье важнее вашего – и, предприняв по обстановке должные контрдействия, вполне способны причинить ущерб… в том числе и невосполнимый вашему здоровью, вашей жизни. Есть в этой позиции логика и здравый смысл?

– Есть, – с едва заметным облегчением признал я. Но правдивою в этом маленьком вставном диалоге была только имитация моего согласия с доводами Петра Петровича, все остальное, вместе с «едва заметным облегчением», было фальшивкой, ибо я четко почувствовал иную правду: убьют и не поморщатся. Когти на моих руках выскочили и послушно втянулись обратно. Синеватый кинжал на деснице вытянулся в гладиус и тоже исчез. Тут важно бдительности не терять и панике не поддаться. Букач, тебя касается: если почувствуешь конкрет… большую и близкую угрозу моей жизни со стороны этого… со стороны кого бы то ни было – немедленно действуй, предотвращай. Понятно?.. Молодец. Главное, не ошибись в ту или иную сторону.

– Что это вы всё на пальцы смотрите? Проверяете на тремор или испачкали?

– Угу, проверяю. Я готов отвечать на ваш вопрос.

– Какой вопрос? А! Да, отвечайте. И помните, отвечая: ваша лапидарность в репликах очень мне по душе.

– Попробую коротко, но тогда не судите строго мое косноязычие. Есть такая штука в Антарктиде – катабатические ветра. Дуют себе и дуют миллионы лет, подчиняясь местным законам природы. И нам все равно – какую цель они преследуют и о чем мечтают. Им тоже все равно – в каком году Владимир Ильич написал апрельские тезисы, почем креветки в универсаме возле моего дома, и даже судьба евро с долларом оставляет равнодушным сообщество перемещающихся масс антарктического воздуха. Так или иначе, судьбы катабатических ветров и человеческой цивилизации никакого практического отношения друг к другу не имеют. Есть, конечно, вероятность, при которой человечество, обладающее термоядерным оружием, сумеет на какое-то время изменить условия существования данных ветров, но даже и в этом случае почти всем нам по фигу их судьба, а они совершенно не обращают внимания на нас, им безразличны как наши геополитические расклады, так и диагональные размеры современных смартфонов. Заканчиваю: общечеловеческому термитнику… муравейнику могут быть совсем неинтересны и чужды наши о нем представления. Стало быть, и мы смело можем чихать на чаяния и резоны супермуравейника. Мы не зависим друг от друга.

– Ничего не понял! Как это – не зависим? Муравей из муравейника – часть целого. Муравейник зависит от муравьев, а они от него.

– Вы же сами попросили, чтобы коротко! Я спешил, фразы глотал, тут и до невнятицы недалеко. Тогда дополню, если можно?

– Можно.

– На примере тех же ветров, ладно? Катабатические ветра могут жить автономно от нас, а могут морозить или даже сдувать в океан зимующих полярников, им все равно, последствий никаких в любом случае, имеется в виду – последствий для их каждодневной действительности и даже на самую долгосрочную перспективу. С другой стороны, ученые Земли с удовольствием будут и впредь изучать систему этих самых ветров, но она, система эта, и они, ветра, ничем не повлияют ни на молодежный сленг, ни на уровень рождаемости в Эфиопии. Ученые могут, если захотят, дать человеческие имена этим ветрам, как это делается с ураганами, типа Сэнди, Клара… Могут еще каким-нибудь образом антропоморфировать в своих монографиях поведение катабатических ветров, это почти никак не повлияет ни на них, ни на нас, ни – И ЭТО САМОЕ ГЛАВНОЕ В МОЕЙ РЕЧИ – не повлияют на наше с ними взаимодействие, общение, ибо его нет. Переходя к муравейнику, заканчиваю: да, муравей зависит от муравейника, да, муравейник зависит от муравья, да, вместе и по отдельности они составляют некие феномены бытия, но с точки зрения диалога, общения – им глубоко плевать друг на друга. Мне, грубо говоря, все равно, что думает обо мне коврик под мышью данного компьютера.

– Он не думает.

– Ок, мне как обывателю все равно, что думает обо мне сей коврик, но мне как ученому далеко не все равно – способен ли он думать.

– Мдя, Савелий Васильевич, краткость отнюдь не всегда сестра таланта, не могу также сказать, что ваши доводы и взгляды показались мне глубокими, но… кажется, я понимаю, почему Иван Иванович проявил к вашему хобби такой живой, такой неподдельный интерес.