Книга Молотов. Тень вождя - Борис Соколов

В любом случае Молотову, Маленкову, Кагановичу, Булганину и прочим было бы гораздо труднее уговорить офицеров и генералов арестовать Хрущева в 57-м, чем Хрущеву, Маленкову и Булганину в 53-м уговорить тех же военных арестовать Берию. Ведь тогда против Лаврентия Павловича выступали глава правительства, министр обороны и фактический руководитель партии. Теперь же, в 57-м, арестовывать пришлось бы главу партии, а на стороне заговорщиков был только Председатель Совета министров, не игравший большой политической роли и не пользовавшийся популярностью в стране. Вряд ли бы нашлось много офицеров, рискнувших участвовать в заговоре, зато о подобных разговорах почти наверняка узнали бы и Жуков, и Серов и довели бы это до сведения Хрущева.

Я думаю, не случайно попытка свержения Хрущева удалась только тогда, когда ее возглавили люди, которые во времена Большого террора 1937—1938 годов находились на достаточно низких номенклатурных должностях либо вообще вступили в активную политическую жизнь лишь в последние сталинские годы и не привыкли бояться Сталина. В команде, подготовивший переворот, возглавленный Брежневым, присутствовали бойцы старой гвардии (Косыгин, Суслов), но в основном это были представители «непо-

ротого поколения» руководителей, в большинстве своем выдвинутые самим Хрущевым. Они Никиты Сергеевича не боялись и, опираясь на силовые структуры, готовы были идти до конца, если бы Хрущев вдруг заартачился.

Молотов же и другие участники «антипартийной группы» рассчитывали только на мирный вариант взятия власти. Они надеялись, что удастся уговорить Хрущева добровольно отказаться от поста Первого секретаря ЦК КПСС, как в 1955 году, когда с поста Председателя Совета министров ушел Маленков. При этом Молотов со товарищи готовы были оставить Хрущева в составе Президиума ЦК и предоставить ему один из министерских постов, например сельского хозяйства.

«Антипартийная группа» явно опасалась доводить дело до обострения, а тем более — до силового противостояния. Ее участники не забывали, что Никита Сергеевич все же зарекомендовал себя как один из самых кровавых сталинских палачей. Тогда в случае неудачи Молотов, Каганович, Маленков и прочие почти наверняка разделили бы печальную судьбу оппозиционеров 20-х годов. А так все дело можно было попытаться свести к обычным разногласиям, неизбежным в любом здоровом коллективе.

Последние годы на службе

После вывода из состава ЦК КПСС Молотова назначили послом в Монголии. Для бывшего главы МИДа это было серьезным унижением. В свое время он знал еще Чой-балсана, который был, по его словам, «малокультурный, но преданный СССР человек». Поэтому по его рекомендации после смерти Чойбалсана ставка была сделана на Це-денбала, хорошие отношения с которым сохранились и в дальнейшем, что, очевидно, повлияло на выбор места ссылки для Вячеслава Михайловича. Позже Молотов рассказывал о Цеденбале Чуеву:

«Он к нам хорошо относится... Они только по-русски, по-монгольски не говорят... Жена у него рязанская. Бесцеремонная баба такая (тем не менее Жемчужина с ней дружила. — Б. С.). Цеденбал выучился в Иркутском финансовом институте и там женился на русской. Дома у него библиотека. Выпить любит. Крепко».

Всем хорош был русофил Цеденбал, одним лишь плох — позаимствовал у русских также и пристрастие к русской водке. А еще в состоянии подпития Цеденбал любил говаривать членам монгольского Политбюро: «Я могу каждого из вас застрелить», что было святой, истинной правдой. Чойбалсан, кстати, тоже не дурак был по части выпивки.

Интересно, что немало тяжелых алкоголиков было и среди поставленных после войны лидеров стран Восточной Европы, в укреплении которых у власти Вячеслав Михайлович сыграл важную роль, — Готвальд, Берут... Хотя решал все вопросы, в том числе по персоналиям, конечно же Сталин. То ли алкоголик скорее мог смириться с положением безропотного советского сателлита, то ли Сталин считал, что полезно иметь у власти в «странах народной

демократии» людей ущербных, так как на них легче будет воздействовать.

Как известно, в Монголии Молотов вел себя чересчур вольно и даже позволял себе критику решений Пленума ЦК. Кроме того, Хрущев, скорее всего, опасался, что Вячеслав Михайлович может установить какие-то несанкционированные контакты с руководством монгольских коммунистов, вполне сталинистским по духу, а через них, чем черт не шутит, и с китайцами — наиболее резкими критиками решений XX съезда. Поэтому Молотова предпочли перевести в Европу на абсолютно декоративный пост.

5 сентября 1960 года Молотова назначили Постоянным представителем СССР при Международном агентстве по атомной энергии в Вене.

Сам Вячеслав Михайлович вспоминал об этом:

«Потом каждый год я посылал в ЦК одно-два письма с критикой их политики. Последнее — с критикой Программы партии, в которой Хрущев наобещал народу коммунизм к 80-му году. Программу я считал фальшивой, антиленин-ской. Хрущев поднял этот вопрос, и меня исключили из партии. А Маленков и другие ничего об этих письмах не знали, жили себе. Но одного меня из партии исключать неудобно — нужна «антипартийная» группа, исключили четверых... Шепилова присоединили, а он ни при чем...

Я написал письмо в ЦК из Женевы, когда был в Комиссии по атомной энергии, — о том, что Хрущев продолжает повторять ошибку Сталина, который говорил, что коммунизм можно построить в капиталистическом окружении. Меня вызвали. Исключили из партии в первичной организации Совмина. Больше всех свирепствовали Лесечко и какие-то женщины, которых Хрущев привел. Исключили, я обжаловал. На Бюро тоже исключили. Я снова — заявление. Потом Свердловский райком, затем МГК исключал. Я обжаловал. Демичев резко выступал. Взял у меня партбилет... Единственный, кто вел себя порядочно, — Шверник. Он не стал против меня голосовать, отказался участвовать в этом деле. Я подавал четыре заявления с просьбой восстановить меня в партии, писал Брежневу. Ни разу не было ответа... Когда меня исключили из партии, такие, как Сердюк, кричали о репрессиях (3. Т. Сердюк с 1961 года был первым заместителем председателя Комитета партийного контроля и рассматривал

дело Молотова. — Б. С.). Но ведь меня7то из партии исключали не за репрессии, а за то, что мы выступили против Хрущева, хотели снять его! Когда на XX съезде были осуждены репрессии, меня не только не исключили из партии, но я был избран в состав Политбюро!»

Правда, на прямой вопрос Феликса Чуева: «Когда вас исключали из партии, вам репрессии вменяли в вину?» — Молотов вынужден был признать:

«Вменялись. Дескать, антипартийная группа боялась своего разоблачения. Кстати, бояться надо было именно Хрущеву. Игра была сыграна неплохо...»

И еще добавил:

«Хрущева я не считаю преданным коммунистом. Человек он способный, безусловно. Но вился только. К идеологии не имел никакого серьезного отношения. То, что так легко ему удалось расправиться с Маленковым, Кагановичем и мной, конечно, было неспросто, потому что большевистской устойчивости настоящей в этот период не было. Должны меня наказать — правильно, но исключать из партии? Наказать, потому что, конечно, приходилось рубить, не всегда разбираясь. А я считаю, мы должны были пройти через полосу террора, я не боюсь этого слова, потому что разбираться тогда не было времени, не было возможности, а мы рисковали не только советской властью в России, но и интернациональным коммунистическим движением».