Книга Розы на руинах - Вирджиния Клео Эндрюс

Я никогда не подозревал, что у моей матери такой дикий темперамент. Ее характер, оказывается, совершенно как мой. Я был потрясен и испуган. Я не дыша смотрел, как мама возит старую бабушку по креслу, а потом они обе покатились на пол, не замечая все еще стонавшего Джона Эймоса, который, казалось, уже не встанет. Мама снова придавила своим телом бабушку, снимая с ее пальцев дорогие украшения. Бабушка слабо старалась защитить свои сокровища.

– Прошу тебя, Кэтрин, не делай этого, – умоляла она.

– Ты! – рычала мама. – Как я желала видеть тебя поверженной, умоляющей. Тогда, к своему несчастью, я тебя пожалела, но теперь мой день отмщения! Смотри, что я сделаю с твоими побрякушками! – Она собрала все кольца в кулак и швырнула в пылающий огонь камина. – Вот, гляди! Кончено! Это нужно было сделать в ту ночь, когда умер Барт.

С торжествующим видом она подхватила Синди и побежала в холл одевать ее. Она схватила свое пальто… А Джон Эймос наконец поднялся, бормоча что-то о дьявольском отродье, которое надо уничтожить.

– Чертова шлюха, надо ее прикончить, пока она не наплодит еще этого дьявольского отродья!

Я явственно слышал это. Может быть, мама не слышала?

Я выбрался из своего убежища, так и не замеченный бабушкой, которая сидела на полу и плакала.

Мама уже была одета и обута, но подошла к двери, чтобы взглянуть на бабушку.

– Что ты сказал, Джон Эймос? Я слышала, ты назвал меня чертовой шлюхой и дьявольским отродьем? Скажи это мне в лицо! Не осмелишься? Ну что же ты? Я больше не та испуганная девочка! Теперь мои ноги и руки сильны, а твои – немощны. Теперь ты так просто со мною не справишься.

Он направился в ее сторону, держа в руке кочергу, которую, должно быть, взял из камина. Мама расхохоталась: он показался ей несерьезным противником. Она стремительно пригнулась и вновь ударила его сзади здоровой ногой с такой силой, что он рухнул ничком, выкрикнув в отчаянии ругательство.

Я тоже вскрикнул. Все шло совсем не так, как планировали Бог устами Джона Эймоса и я. Я не ожидал, что сам Джон поднимет на маму руку.

Тут мама увидела меня, и ее глаза испуганно расширились, а лицо побледнело. Она прошептала:

– Барт…

– Джон Эймос сказал мне, что я должен делать, – прошептал я.

Услышав это, она резко обернулась к бабушке:

– Полюбуйся, что ты наделала. Ты настроила моего собственного ребенка против меня. Ты способна даже на убийство. Ты отравила Кори; ты отравила существование Кэрри настолько, что она наложила на себя руки; ты убила Барта Уинслоу, когда послала его в огонь спасать старуху, которую не стоило и оставлять в живых; а теперь ты отравляешь сознание моего сына. Ты избежала правосудия, инсценировав сумасшествие. Но ты не была невменяемой, когда подожгла Фоксворт-холл. Это был, наверное, твой единственный в жизни умный шаг. Но теперь пришел мой черед.

С этими словами она подбежала к камину, схватила совок для золы, отбросила в сторону экран и начала выбрасывать горячие красные угли на красивый восточный ковер.

Как только ковер задымился, мама закричала мне:

– Барт, надевай пальто, мы уходим! Мы уедем так далеко, что она никогда не сможет найти нас, никогда!

Я закричал от страха, закричала и бабушка. Мама была сосредоточена на том, чтобы застегнуть пальтишко Синди, и не заметила, как поднявшийся на ноги Джон Эймос снова взял в руки кочергу. Я хотел предупредить маму, но крик замер у меня на губах и язык будто примерз, а кочерга уже опустилась на ее голову. Мама упала на ковер, как тряпичная кукла.

– Дурак! – закричала бабушка. – Ты, наверное, убил ее!

Все происходило слишком быстро для меня. И происходило что-то дурное, несправедливое. Этот человек не смел убивать маму. Я хотел сказать ему это, но испугался, увидев, как он с искаженным лицом, рыча, подбирается к бабушке.

– Кэти, Кэти… – умоляла она, встав на колени и приподняв голову дочери, – не умирай. Я люблю тебя. Я всегда любила… Никогда не хотела смерти никого из вас… Я ни…

Тяжелый удар поверг ее прямо на мамино неподвижное тело.

Меня обуял гнев. Синди страшно закричала.

– Джон Эймос! – заорал я. – Это не Божий суд!

Он повернулся ко мне, довольно улыбаясь:

– Это Божий суд, Барт. Прошлой ночью Бог говорил со мной и сказал мне, что делать. Разве ты не слышал, что твоя мать обещала уехать далеко-далеко? Она ведь не собиралась брать с собой непослушного мальчишку вроде тебя, правда? Разве ты не понял? Она же сама сказала, что нужно поместить тебя в клинику. Она бы уехала, и ты бы никогда больше ее не увидел. Тебя бы оставили навсегда, как и твоего великого прадеда. Тебя бы заперли в сумасшедшем доме, как твою бабушку. Так обычно расправляются с теми, кто желает справедливости. И только я, один лишь я забочусь о тебе, хочу помочь тебе избежать заключения худшего, чем в тюрьме.

Тюрьма, отравление, яд…

– Барт, ты слышишь? Ты понял, что я сказал? Ты понимаешь, что я спасу их обеих – для тебя?

Я уставился на него: я уже ничего не понимал. Я не знал, чему и кому верить. Я глядел на тела двух женщин на полу. Бабушка упала крест-накрест на мамино худенькое тело… И вдруг меня как осенило: я люблю их обеих! Я люблю их больше, чем когда-нибудь думал. Я не хочу оставаться в живых, если потеряю одну, а тем более обеих. Неужели они такие дьявольские создания, как говорит о них Джон Эймос? Неужели Бог наказал бы меня, если бы я спас их от Его кары?

Но передо мной был Джон Эймос, тот самый единственный честный человек, который рассказал мне, кто был мой настоящий отец, кто моя бабушка, кем был мудрейший и хитрейший Малькольм!

Я поглядел в его маленькие узкие глаза, ожидая указаний. Я верил, что им движет Божий промысел, иначе для чего бы он так долго жил на свете?

Он улыбнулся и потрепал меня по подбородку. Я вздрогнул: мне не нравилось, когда ко мне прикасались.

– Слушай меня внимательно, Барт. Отнеси Синди домой. И заставь ее молчать. Пообещай, что отрежешь ее маленький розовый язычок, если она проболтается о том, что видела здесь. Сделаешь это?

Я молча кивнул. Значит, так надо.

– Ты не хотел убить маму и бабушку?

– Конечно нет, Барт. С ними все будет в порядке. Я просто запру их в надежном месте. Ты сможешь видеться с ними. Но ни слова человеку, который называет себя твоим отцом. Ни слова. Вспомни: он тоже хочет упрятать тебя в клинику. Он думает, что ты сумасшедший. Разве не для этого тебя возят на процедуры?

Я сглотнул от волнения; я не знал, что делать.

– А теперь иди и заставь Синди молчать, запрись в своей комнате и никому ничего не говори… сделай вид, что ты тупой, ничего не понимаешь… И помни: сестренку надо так запугать, чтобы она и не пискнула…

– Она не сестренка мне, – прошептал я.