Книга Шанхай. Книга 1. Предсказание императора - Дэвид Ротенберг

Капитан дернул головой вверх-вниз, как марионетка, и выплюнул:

— Всего-то? Чтобы навлечь на себя ярость маньчжуров? Может, вы не заметили отрубленные головы на кольях, которыми на протяжении многих миль утыкан берег? Эти люди нарушили куда как менее строгие законы, чем те, которые вы просите нарушить меня. У меня нет документов, разрешающих высадить вас там. А как мне быть, если корабль задержат, а вас на борту не окажется? Что я скажу проклятым маньчжурам — будто вы попрыгали за борт?

— Нет, вы скажете им, что мы захватили ваш корабль и под страхом смерти заставили высадить нас на берег.

— И вы думаете, они поверят?

— Поверят после того, как с вами поработает Лоа Вэй Фэнь.

Молодому Убийце идея не понравилась. Не этому его учили. Но после того как Сказительница объяснила ему, в каком затруднительном положении они оказались, юноша согласился.

Капитана усыпили с помощью крепкого вина с опием, а когда он уснул, в его каюту вошел Лоа Вэй Фэнь. Одним взмахом ножа он разрезал одежду моряка, обнажив его грудь и слегка обрюзгший живот, а затем положил ладонь ему на грудь. Капитан инстинктивно схватил юношу за запястье, но Убийца был сильнее и прекрасно тренирован. Он нанес мужчине короткий удар пониже левого уха, и глаза капитана закатились. Убийце требовалось, чтобы капитан лежал совершенно неподвижно. Любое неосторожное движение — и попытка спасти этому человеку жизнь могла провалиться.

Открылась дверь, и в каюту вошла Сказительница.

— Дайте мне, пожалуйста, лампу, — попросил Убийца.

«В этом мальчике таится и моя смерть», — выполнив его просьбу, подумала Сказительница.

Лоа Вэй Фэнь взял у женщины лампу и поднес ее к груди капитана. Затем надавил большим и указательным пальцами левой руки на кожу между ребрами, после чего наклонился и прижал ухо к груди капитана. Его интересовало не сердцебиение мужчины, а то, как работают его легкие. Пальцы юноши переместились на правую сторону груди. Наконец он нащупал то место, где под кожей, внутри грудной клетки, ритмично расширялось и сужалось легкое. Для него это было не сложнее, чем обнаружить несущую балку стены под штукатуркой.

Удовлетворенный, он вытащил нож и прижал его острие к определенной точке на груди мужчины. Лезвие проткнуло кожу, и из ранки потекла кровь. Лоа Вэй Фэнь задержал дыхание, и ему стали слышны все до мельчайших звуков в каюте. После этого он отточенным движением вонзил лезвие в грудь капитана и тут же вытащил его. Лезвие было стерильным — любая инфекция, попади она в рану, могла оказаться смертельной. Достав из сумки целебную траву, Убийца раскрошил сухое растение в рану и тут же зашил ее шелковой нитью.

— Он будет…

— Жить? Может, да, а может, нет. Но если он выживет, у него будет весьма убедительная рана, которую он сможет продемонстрировать маньчжурам. Где остальные члены экипажа?

— Их связали и посадили в трюм.

— Кто же будет править кораблем?

— Скоро из Чжэньцзяна прибудет человек, у которого имеется должок перед моей матерью. Он и приведет судно к тому месту, где нас будут поджидать лошади.

Через шесть часов все актеры вместе со своим реквизитом уже находились на берегу, в шести милях от Чжэньцзяна, а джонку отпустили в свободное плавание по Янцзы, где она непременно должна была привлечь к себе внимание маньчжуров. Пешком и на лошадях труппа отправилась в путь по местности, которую одноглазый капитан, без сомнения, назвал бы «настоящим Китаем».

И этот «настоящий Китай» был весьма опасным местом. Территория к северу от Янцзы, где они сейчас находились, считалась спорной. Одну неделю ее контролировали тайпины, другую — маньчжуры. Крестьяне были запуганы до предела, а каждый крупный землевладелец обзавелся собственной армией, чтобы защищать свое имущество. Первыми в безопасный Шанхай ретировались торговцы. Дороги тут были запущены, и лошади нередко проваливались в наполненные жидкой грязью ямы.

Первые два дня путешествия не ознаменовались какими-либо событиями. Время от времени труппа останавливалась, чтобы полюбоваться древними колоннами, возведенными предками нынешних китайцев в честь своих доблестных сынов, и чудом сельскохозяйственной ландшафтной архитектуры — рисовыми плантациями, которые нескончаемыми террасами покрывали склоны гор. Артисты делали также остановки на кладбищах, отдавая дань уважения умершим, и у буддийских храмов.

Дважды артистов задерживали даосские монахи, но, убедившись, что среди них нет христианских миссионеров, отпускали.

У тутовых деревьев женщины в траурных одеждах движутся, как тени на рассвете.

Это были первые строки, которые Сказительница записала, когда они приблизились к первой из многих шелководческих ферм, разбросанных на пологих склонах горы Хуашань. Фу Тсун смотрела вокруг себя, а мысли у нее в голове вытравливались подобно изображению, наносимому на бронзовую пластину с помощью кислоты. Как отличалось все здесь от того, что она привыкла видеть в Шанхае! Каким древним был здешний мир по сравнению с тем миром, в котором она жила до этого!

Чтобы их пустили на ночлег, они дали еще одно представление — в большом внутреннем дворе, окруженном деревянной балюстрадой. На этот раз они начали с четвертого акта, где появляется Обезьяний царь. Сказительница внимательно следила за тем, как Лоа Вэй Фэнь повторяет все движения и реплики, которые она так долго с ним разучивала, готовя публику к выходу на сцену Принцессы и Слуги.

Сказительница осталась недовольна. Хотя движения с точки зрения техники были даже не просто правильны, а безупречны — молодой человек пытался в точности повторить то, чему его учили. Но разве можно сравнить мертвые ноты и живую музыку? В результате сцена убийства получилась столь формальной, что по толпе зрителей пробежала лишь слабая рябь.

Сказительница мысленно повторила слово «рябь» и удивилась тому, что оно произвело на нее столь сильное впечатление. Беззвучно проговорив его одними только губами, она повернула голову туда, где сидела группа крестьянок с детьми, наблюдавших представление. Хотя они сидели неподвижно, глаз Сказительницы уловил какое-то движение, какую-то рябь. Поначалу ей показалось, что это игра угасающего света, но, приглядевшись внимательнее, она увидела, что и на женщинах и на детях кишат гусеницы шелкопряда. Они были на их одежде, под одеждой, в волосах, в ушах… Одна женщина вытащила гусеницу из ноздри и сунула ее себе под платье.

Сказительница знала, что период превращения гусеницы шелкопряда в куколку — самый деликатный. В течение почти трех недель, за которые она плетет кокон, гусеница должна находиться в сухом и теплом месте. Единственным способом обеспечить шелкопряду столь комфортные условия — было носить на себе тысячи этих существ.

Подумав об этом, Сказительница поежилась. В течение трех недель днем и ночью ощущать, как на твоем теле копошатся червяки! Бррр… Но еще страшнее было смотреть на изувеченные руки этих женщин. Шелковые нити гусеница склеивала липкой жидкостью, и удалить ее можно было, только погрузив куколку в кипящую воду. Это делалось с помощью палки. Но процедура доставания куколок из горячей воды являлась очень деликатной, и произвести ее мог только человек. В результате ни одна женщина или девушка не могла взять в руку чашку, не заплакав от боли.