Книга Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди - Виталий Шипаков

– Что-то я тебя не пойму. В одиночку в польский стан пойти отважился, а всей ратью нашей многотысячной навалиться на католиков боишься?

Обернувшись к своим «апостолам», он уже совсем глумливо заявил:

– Видно, столько страху бедолага натерпелся, что его за эту речку теперь даже калачом не заманишь.

Зазвучавший в ответ ему задорный Ванькин голос заставил всех потупить взор и замереть в тревожном ожидании.

– Я на вражий берег не один ходил, а с верными товарищами – Александром Ярославцем и Александром Малым. Они в набеге этом оба раны получили и их заслуга в пленении полковника моей ничуть не меньше. Что ж касается испуга, князь, так знай – с малолетства только гнева божьего страшусь, а больше – ничего и никого. Коль прикажешь, сей же час опять во вражий стан отправлюсь. Но ты совета моего спросил, и я, как ум да сердце подсказали, ответил. Одно дело – своею головою рисковать, тут мы каждый сам решаем, как поступить, и позор иль славу обретаем. Но для атаманов доблесть наивысшая – бойцов, подвластных им, живыми к победе привести, от напрасной погибели сберечь. Ведь не за лихость и не за глаза красивые, а за умение чужую жизнь ценить меня в осьмнадцать лет казаки избрали есаулом.

Окончательно покоренный – Княжичем, Петр Иванович в ответ лишь сокрушенно покачал головой и, замахав обеими руками, устало вымолвил:

– Ладно, ступай себе с богом, добрый молодец, тут и без твоих откровений голова кругом идет.

Эти вовсе не обидные слова вызвали бурю негодования в мятежном Ванькином сердце. Он понял – Шуйский более склонен верить трусливым речам Адамовича, чем его увещеваниям о нависшей над русским воинством смертельной угрозе. Получалось, что их с Сашками геройство может обернуться гибелью многих московитских и, конечно же, казачьих душ. Сразу же припомнился Кольцо и данное им побратиму обещание беречь казаков от боярских подлостей.

На виселице сдохну, но не допущу погибели товарищей в угоду княжьей прихоти, твердо порешил хорунжий.

Не отвесив даже легкого поклона, он повернулся к князю спиной и направился к выходу. Когда Иван ударом сапога открыл дверь и уже собрался переступить порог, вслед ему раздался властный оклик:

– А ну вернись!

Новоявленный мятежник обернулся на зов и, положив ладони на рукояти заткнутых за пояс пистолетов, с вызывающей усмешкой уставился в искаженный гневом лик воеводы.

Своей на редкость дикой выходкой Ванька ввел Петра Ивановича в очень непростое положение. Теперь всесильный воевода уже не мог отмахнуться от него, как от назойливой мухи, а был поставлен перед выбором: либо строго наказать непокорного, либо признать его правоту. Иван наивно полагал, что в этом случае князь будет вынужден отказаться от погибельной затеи переправляться на тот берег.

Только в этой жизни каждому свое и не молодому казаку тягаться хитростью со старым царедворцем. Поднаторевший за время службы Грозному-царю в разгадках чужих помыслов, князь без особого труда уразумел причину Ванькиной дерзости.

«Нет, молодец, казнить тебя я не стану. Да ты живьем, пожалуй, и не сдашься. Вона, словно волк, сготовился к прыжку, – глядя на лежащие на пистолетах руки Княжича, подумал Шуйский. – Тронь тебя, так не поляков воевать, а бунт казачий подавлять придется. Лучше я из вас, разбойничков, героев сделаю. А героям путь один – за эту реку проклятую, навстречу моей славе и своей погибели».

Обернувшись к Новосильцеву, он добро, почти что поотечески попенял:

– Почему, князь Дмитрий, своего хорунжего уважению к старшим не научил? Он теперича ведь не какой-нибудь шайки атаман, а славный воин царя Ивана Грозного.

Уже готовый ко всему, Иван был немало изумлен хвалебной речью Шуйского, а потому, когда тот, поманив его украшенным алмазным перстнем пальцем, вкрадчиво промолвил:

– Подойди-ка, – решил покориться.

В том, что он сумеет прорваться сквозь слоняющихся на подворье олухов, Княжич не сомневался, а о том, что будет далее, он и вовсе не думал. Но, как известно, худой мир лучше доброй ссоры и ответить новой дерзостью на, в общем-то, справедливые слова воеводы было чересчур даже для такого отчаюги, как Ванька.

Пока хорунжий шел к столу, Петр Иванович снял своей перстень и, кивнув на разукрашенные дорогими кольцами руки строптивца, с добродушной усмешкою изрек:

– Вижу, шибко ты охоч до самоцветов. На-ка вот, возьми и помни – нет на свете лучше доли, чем власти, богом ниспосланной, преданно служить.

Произнеся сие торжественное напутствие, он бросил перстень малость ошалевшему Ивану и тот невольно ухватил его.

– Иди, покуда отдохни, к вечеру прибудешь со своим отрядом к Даниле Васильевичу, – князь кивнул на скромно сидевшего рядом с Барятинским пушкарского начальника. – Поможешь его людям на тот берег порох перевезти и будешь от поляков охранять, пока они подкоп ведут да заряды закладывают. Боле-то, как погляжу, поручить такое дело некому, – воевода с презрением взглянул на своих «апостолов» и, обращаясь уже к ним, добавил: – Для начала надо берег вражеский взорвать и переправу навести. Хорунжий-то ведь прав – без подмоги пушкарей нельзя с поляками тягаться.

Княжич уже собрался было уходить, но Шуйский снова задержал его:

– Погоди.

Вынув из кармана довольно вместительный кошель, он протянул казну Ивану.

– Казаков, которые с тобой во вражий стан ходили, награди да упреди на будущее, чтобы пленников сразу в лапти-то не обували. А то, чую, в следующий раз ты мне какого-нибудь польского вельможу голышом приведешь.

Княжич аж зарделся от смущения, но деньги взял, представив себе, какую радость доставит княжий дар его друзьям, в особенности Маленькому.

Пока хорунжий укладывал кошель, Шуйский исподволь следил за ним. Несмотря ни на что, молодой казак ему, несомненно, понравился.

«Мне б с тыщенку таких бойцов, так уже бы завтра Батура, как диковинного зверя, в железной клетке на Москву отправил», – подумал он, невольно любуясь Княжичем, когда тот своей танцующей походкой выходил из горницы. Тронув Чуба за рукав, Петр Иванович спросил, кивая Ваньке вслед:

– И много у тебя таких?

Атаман в ответ лишь тяжело вздохнул и, разведя руками, с сожалением ответил:

– Таких много не бывает, ваша милость.

16

Как слуги помыслы господ своих угадывают, понять довольно трудно, но это делают они с завидной легкостью. Выйдя на крыльцо, Княжич ощутил на себе уже не презрительно-враждебные, а завистливые взгляды княжьей челяди.

«Быстро ж вы о благосклонности хозяина ко мне прознали. Видать, беседу нашу с Шуйским подслушали, – подумал он, глядя на блудливо улыбающиеся хари боярских детей. – Похоже, тайны здесь, как мы, казаки, подолгу не живут. Наверняка сегодня ж к вечеру поляки о задумках воеводы прознают. Кто-нибудь из этих благородных мужей непременно их оповестит».