Книга Дело о 140 миллиардах, или 7060 дней из жизни следователя - Владимир Калиниченко

Не внимать этому крику души было нельзя.

Первоначально у Каракозова и Чижука возникла идея показать на примере одного совхоза Джизакской области, как начинались приписки и как они воплощались в живые деньги, каким путем распределялись по горизонтали и вертикали.

Все было довольно просто: представитель совхоза приходил на заготпункт хлопкозавода, где ему выписывали липовую квитанцию на прием, например, 1000 тонн хлопка. Квитанция предъявлялась в банк и, в зависимости от цены хлопка за килограмм, совхозу из госбюджета перечислялись деньги, например 300 тысяч рублей.

В совхозе составляли фиктивные ведомости на заработную плату и по ним получали эту сумму. Часть ее оседала в совхозе и делилась между теми, кого посвятили в эти комбинации. Остальные деньги отдавались в распоряжение директора хлопкозавода, на котором лежала обязанность скрывать приписки.

Часть «сданного хлопка» удавалось спрятать за счет махинаций при переработке сырья. Остальное списывали за счет поставок его на хлопкоперерабатывающие фабрики под видом хлопка шестого сорта или его отходов – линта и улюка. Сам линт и улюк списывали тем же совхозам на корм скоту. Естественно, привесы и удои при такой форме хозяйствования никого не интересовали. Директор хлопкозавода с согласия лиц, стоящих у власти, делил деньги на доли райкома, обкома, ЦК, прокуратуры, МВД, КГБ, суда, райисполкома, народного контроля и т. д.

Идея моих руководителей о «ручейке» на примере одного совхоза не выдерживала никакой критики. По нашему уголовному законодательству в случае дачи-получения взятки из похищенных государственных или общественных средств виновные лица привлекались к уголовной ответственности и за взяточничество, и за хищение. Это считалось аксиомой.

Но, поскольку по нашему же закону бремя доказательства возлагается на следственные органы, размер похищенного нужно устанавливать до копейки. На деле это – объемные ревизии, изучение сотен и тысяч документов, их экспертное исследование на предмет подделок и подлогов, наконец, судебно-бухгалтерские экспертизы. Требовались месяцы и годы кропотливейшей работы.

«Зацепили» один совхоз, но размеры взяток на хлопкозаводе состоят не из одного такого «ручейка», а из многих. Вливания в объединения, министерства – это сотни тысяч таких «ручейков». В общем, цепная реакция, а в итоге – тупик, ибо расследовать все это физически невозможно. Нет стольких ревизоров, следователей, тюрем для размещения виновных.

В дурном сне не могло присниться законодателям, с чем столкнет нас жизнь. Но мы обязаны были дать ответ на вопрос: реальными ли были размеры взяток, которые нам называют? И тогда родилась идея.

Размеры посевных площадей известны, урожайность по годам, потери по нормативам тоже. Пригласили ученых.

– Можно ли подсчитать количество собранного хлопка, например, за пять лет? – спросили мы.

– Конечно, – ответили нам.

– А приписанного?

– Можем назвать условно минимальный и максимальный сбор урожая, объемы приписок, так же как и подсчитать, сколько денег из госбюджета выплатили за этот «воздух».

Так родилась идея проведения уникальной планово-экономической экспертизы. Выводы ее были ошеломляющими. Минимальный размер приписок хлопка в Узбекистане за пять лет составил пять миллионов тонн. За несуществующий хлопок из госбюджета перекачали в республику 3 миллиарда рублей. Фонд заработной платы из них составил 40 процентов. То есть минимальный размер похищенных и розданных в виде денежных взяток составил 1,4 миллиарда рублей.

Грустно было осознавать, что материалы для такого исследования не требовали возбуждения и расследования уголовного дела. Они, как говорят, лежали на поверхности, ибо были заложены в государственную отчетность.

Почему же руководители государства, Госплан, Госстат и т. д. в упор годами не хотели видеть очевидное? Да потому, что узурпация власти одним лицом при практически полном попустительстве совершению государственных преступлений устраивала многих. Жилось интересно и, главное, весело. Рассказывают, что в один из последних приездов Брежнева в Узбекистан лично опекавшему его управляющему делами ЦК Умарову генсек подарил золотые швейцарские часы. Тот долго отказывался, но вождь настоял. Перепуганный служака доложил о случившемся Рашидову и спросил, что делать.

– Болван! – ответил поэт и гуманист. – Умей крутиться. Мы должны дать в десять раз больше.

Итак, размеры взяток были вполне реальными и предполагаемый источник денег установлен. Мера наказания как за хищения, так и за взятки одинакова. Поэтому тогда решили, как и по минрыбхозовскому делу, предавать виновных суду только за взяточничество. Такое решение могло сократить сроки расследования, которое грозило затянуться на долгие годы.

Не могло быть речи и об одном «хлопковом судебном процессе», ибо следственное производство составило бы тысячи томов. Ни один дворец правосудия, которых в стране не было и нет, и заменяющие таковые в необходимых случаях дома культуры не позволили бы разместить в них подсудимых и охрану. Да и в суде такое дело слушалось бы не один год. Поэтому решили разделить дело на ряд самостоятельных производств и в Верховный суд СССР направить дела по обвинению министра Усманова и его заместителей. В Верховном суде нас полностью поддержали.

Это был интересный вариант. Сложности состояли в том, что министр и компания между собой взятками повязаны не были, а мы изобличили только Шадиева и директора Бухарского хлопкозавода Бурханова, которые давали взятки каждому из них. Выбрать нужно было одного. Вину в содеянном оба признавали полностью, изобличили тех, с кем были преступно связаны, но…

Если Бурханов вернул государству 2,5 миллиона ворованных рублей, то Шадиев ни копейки, хотя последний по занимаемому должностному положению был более предпочтителен как фигурант основного дела. После вполне откровенного разговора Шадиев заверил нас, что готов уговорить жену и сыновей внести в порядке возмещения причиненного ущерба не менее полумиллиона рублей. Однако они отказались. Выбор пал на Бурханова. Как говорится, основное дело слепили.

Вообще, на личности Шадиева стоит остановиться особо. В первый же приезд в Джизак следователи группы были поражены размерами и роскошью городской бани, построенной Шадиевым на свои собственные (читай – ворованные) миллионы. Он соорудил ее не для себя лично, а для своих земляков и очень хотел, чтобы над главным входом на арабском языке красовалось надпись «Каюм Шадиев». Это было уже слишком, и партийное руководство области согласия на подобное излишество не дало, хотя постройку бани одобрило. Так и стоит до сей поры на родине Шарафа Рашидова и его родственника Каюма Шадиева шикарная восточная баня.

До войны юный Каюм закончил школу с посредственными оценками и поступил в техникум. В первых числах июля 1941 года стал курсантом Алма-Атинского пехотного училища. Когда к осени стало ясно, что удар группы армий «Центр» фашистской Германии нацелен на Москву, училище переформировали в бригаду и бросили в бой на подступах к столице. Почти никого из бойцов этой бригады в живых не осталось. Шадиев же среди погибших не значился, потому что дезертировал – не явился в эшелон, отправлявшийся на фронт.