Книга Рукопись Платона - Андрей Воронин

По всему выходило, что за странными событиями последнего месяца стоял кто-то третий, невидимый и неуловимый настолько, что о его присутствии можно было только догадываться. Впрочем, княжне казалось, что она видела этого человека. «Его благородие», «барин», которого спасло от верной смерти только появление кареты Вацлава Огинского, явно желал Марии Андреевне зла, но что связывало его с Хессом? Были они напарниками или, наоборот, конкурентами, врагами? Быть может, и Берестов, и немец пали от его руки? Быть может, одноухий бородач, в компании которого княжна видела немца рано утром, был конвоиром, который вел герра Пауля к месту казни?

Как бы то ни было, подброшенный кем-то под забор окровавленный жилет Алексея Берестова, похоже, был попыткой вывести княжну из игры, в которую она еще не успела вступить. Княжна кому-то сильно мешала, и ее решили убрать с дороги руками полицмейстера. Конечно, ее домашний арест был полумерой и ограничил ее свободу лишь на короткий срок, потребный полицмейстеру для того, чтобы остыть и осознать, что его подозрения нелепы...

Подумав об этом, княжна почувствовала растущую тревогу. Возможно, неизвестным злоумышленникам достаточно отодвинуть ее в сторону буквально на несколько часов, чтобы благополучно довести задуманное злодейство. Очевидно, они были очень близки к цели и, между прочим, полагали, что у Марии Андреевны имеется ключ к разгадке этой мрачной тайны. Княжна закусила губу и нахмурилась, пытаясь понять, что это был за ключ, но так ничего и не придумала.

В раздумье она подошла к окну, отдернула занавеску и посмотрела вниз, во двор. Караульного солдата нигде не было видно, но из-под навеса крыльца лениво вился голубой дымок его носогрейки. В открытых воротах каретного сарая виднелась задняя часть прогулочной коляски; кучер, присев на корточки, что-то делал с колесом, бросая неодобрительные взгляды в сторону крыльца. Конный драгун возле калитки исчез, оставив на память о себе лишь горку лошадиного навоза. Впрочем, горку мог оставить один из рысаков, коими была запряжена коляска полицмейстера; важно было не это, а то, что навоз до сих пор не убрали. Дворник, вероятнее всего, сейчас давал показания в полиции, и княжна с раздражением подумала, что, если бы все эти бездельники, коих она кормит и одевает, выполняли свои обязанности хотя бы наполовину, никакому негодяю не удалось бы подбросить к ней во двор кровавую тряпку и незамеченным убраться восвояси. «Не дом, а проходной двор, — подумала она. — Посреди ночи из окна вылезает немец и начинает карабкаться через забор, а сторожу все трын-трава...»

По коридору, стуча сапогами, бродил еще один солдат — караулил оружейную. Княжна повернула ключ, распахнула дверь и выглянула в коридор.

— Послушай, любезный, — обратилась она к солдату, — как бы мне переговорить с господином полицмейстером?

Караульный повернул к ней усатое лицо, покрытое густым кирпичным загаром, и стал навытяжку.

— Не могу знать, ваше высокоблагородие, — сказал он. — Их высокоблагородие господин полицмейстер изволили уехать, а когда вернутся, не докладывали. Наше дело солдатское — стоять, где сказано, и охранять, что велено.

— Это понятно, — терпеливо сказала княжна. — Но можно же, наверное, как-то его найти. Быть может, ваш старший знает, как это сделать?

— Старшего нету, — сочувственно сказал солдат, — только я, да Григорий Юрьев, да Михайла Свиньин, что на заднем крыльце. А нам, ваше высокоблагородие, с поста отлучаться строго-настрого заказано, не то как раз дадут батогов отведать. А батоги, ваше высокоблагородие, дело такое... От большого усердия ведь и до смерти забить могут. Так что не серчайте, барышня, ваше высокоблагородие, потерпеть вам придется, пока господин полицмейстер сами пожаловать изволят.

«Вот так, — подумала княжна, закрыв дверь. — Арест, хоть и домашний, он и есть арест. Придется вам, барышня, подождать. На то и расчет: пока я буду ждать, пока полицмейстер будет без толку допрашивать дворню, там уже все кончится... Интересно все-таки, где это — там?»

Она открыла ящик комода, вынула из-под стопки белья запасной ключ от спальни немца, взяла уже однажды пригодившийся ей ключ от платяного шкафа и, зажав оба ключа в кулаке, вышла в коридор. Солдат снова сделал на караул, княжна кивнула в ответ и подошла к двери, что вела в спальню немца. Здесь она обернулась на солдата, но часовой истуканом стоял у двери оружейной, глядя прямо перед собой.

Она отперла дверь и вошла. Из-за задернутых штор в комнате царил прохладный полумрак, и пахло здесь точно так же, как и в прошлый раз, — офицерским одеколоном и сапогами. Княжна раздернула шторы и огляделась. Из-за переполоха, который творился в доме, горничная сюда еще не заходила. Постель герра Пауля стояла неубранной — то есть неоправленной, поскольку немец, судя по всему, этой ночью спал не раздеваясь и не разбирая постели, если вообще спал. Покрывало было смято, и пышная пуховая подушка все еще хранила на себе отпечаток головы. Подойдя поближе, княжна увидела, что и покрывало, и наволочка основательно грязны — так грязны, словно их не меняли в течение полугода. Это было странно, поскольку герр Пауль не выглядел грязнулей, да и белье в его комнате менялось регулярно.

Потом Мария Андреевна вспомнила, что ночью слышала, как стукнула дверца шкафа, и решила проверить, все ли там на месте.

В шкафу по-прежнему висели сюртуки и панталоны немца, и даже папка с рисунками все так же стояла у его задней стенки. Запах одеколона здесь был гуще, но теперь к нему примешивалось еще что-то — едва уловимый кладбищенский запашок сырости, тлена и разрытой земли, запах заброшенного склепа. Наклонившись, княжна раздвинула висевшую в шкафу одежду и обнаружила источник этого странного запаха — свернутый в тугой узел ком одежды, в которой она без труда узнала один из костюмов герра Пауля.

Брезгливо морщась, княжна вынула тряпичный ком из шкафа и встряхнула. Взлетело облако известковой пыли, посыпалась земля, и по паркету со стуком запрыгал крохотный обломок красного кирпича, формой напоминавший наконечник стрелы. Сюртук и панталоны, лежавшие перед княжной, были сверху донизу испачканы землей, известкой и кирпичной пылью. Особенно досталось локтям и коленям: они были основательно потерты, как будто на них долго ползали, а грязь так глубоко въелась в добротное сукно, что удалить ее без помощи горячей воды, мыла и умелой прачки не представлялось возможным. Сзади сюртук лопнул по шву, а жилет и рубашка издавали резкий неприятный запах мужского пота. Судя по костюму, герр Пауль провел вторую половину вчерашнего дня весьма интересно.

«Верно я подумала, что он кладоискатель, — решила княжна. — Интерес к кремлю и испачканное землей платье доказывают это как дважды два. Теперь ясно, зачем он ехал сюда из самой Германии и зачем все время лгал. Что ж, не знаю, как в Германии, а у нас, в Смоленской губернии, где золото, там непременно кровь, по-другому как-то не выходит. Так что же он нашел, этот лукавый немец, — кровь или золото? И с чего, ради всего святого, он взял, что в кремле можно найти клад? А ведь не он один так решил, потому что в последнее время вокруг кремля постоянно идет какая-то возня...»