Книга Тени старой квартиры - Дарья Дезомбре

– Надолго нам такую охрану не предоставят, – улыбнулась Маша на вопросительный Ксюшин взгляд. – Кроме того, с носовскими возможностями никакая полиция ему не помеха.

– И что же делать? – поежилась Ксюша, кутаясь в предоставленную Любочкой длинную шерстяную кофту.

– Быстро пытаться понять, что за история с этими красными ботиночками. – Маша, покусывая русую прядь, уже сидела перед ноутбуком. – Ужасно неудобно, что я не знаю немецкого. Придется все переводить через автоматический переводчик, а там сам черт ногу сломит.

– Ха! А я вам на что? – вплыла в кухню Машина бабушка: бархатный халат, аккуратный пучок белоснежных волос на голове. – У меня немецкий шел вторым языком в университете. Давайте-ка только прежде заварим еще кофе.

* * *

За время Ксюшиной прогулки в метро кобальтовый облупленный кофейник опустошался дважды. Вновь усаживаясь рядом с этими двумя столь разными по темпераменту и характеру и между тем такими близкими друг другу людьми, Ксюша невольно вспоминала свою встречу с матерью: и сердце сжималось от жалости и – глухого раздражения. Виноватое лицо, слишком обтягивающее полную фигурку несуразное пальто… «На той станции метро, где я училась в музыкалке», – сказала она по телефону. Звонила на мамину трубку – но мало ли, вдруг и она прослушивалась? При встрече не разговаривали. Ксюша быстро прошла мимо, мать сунула ей в руку конверт. Конспираторы несчастные. И смех и грех, как говорила ее бабушка.

А Маша даже не попросила у Ксюши с таким трудом добытую фотографию, а посадила за стол к свежесваренной чашке кофе и выдала нарытую за время ее отсутствия информацию. И Ксения послушно внимала, понимая: Маша, проговаривая вслух, структурирует полученные сведения, пытается нащупать нужное им зерно.

– Итак, фирма «Вальтер», позже – «Семья Вальтер», являлась, как бы мы сейчас сказали, обувным брендом класса люкс. Причем, что редкость для того времени, специализирующейся на детской обуви.

– Башмачки действительно красоты необыкновенной, – Любочка вертела в руках ботиночек. В бодром свете дня он светился у нее в ладони, как маленький костер. – Игрушка, а не башмачок.

– И не только красивые, – Маша кивнула на Любочку. – Благодаря какой-то утраченной технологии обработки кожи эти ботиночки «росли» вместе со своим хозяином или хозяйкой. То есть, я так понимаю, чуть-чуть растягивались, при этом качество и прочность кожи оставались очень высоким.

– Ха! – усомнилась Любочка, поставив ботиночек, как некий артефакт, на широкий подоконник. – Рекламный трюк.

– Возможно, – кивнула Маша. – Впрочем, начиная с 1942 года рекламировать было уже нечего: маленькая фабрика прекратила свое существование. Причины подробно описаны: семья Вальтер уехала из страны, но не это для нас существенно…

– Для нас существенно, что ботинки могли быть куплены только до войны. И только в Германии, – нахмурилась Ксюша. – Тогда не совсем понятно, как они попали к нашей Аллочке или даже к ее родителям: воспитательнице детсада и железнодорожнику, поскольку даже Анатолию Сергеевичу до войны было лет – сколько? Пятнадцать? Восемнадцать?

– Совершенно верно, – села напротив Маша. – Зато у нас имеется один обитатель коммуналки, который ездил в Германию, и как раз до войны.

– Муж Ксении Лазаревны?

Маша кивнула.

– Предположим, тот не пожалел командировочных: купил ботиночки для своей единственной внучки. Такие красивые и удобные. Не сравнить с той ужасной обувью, в которой ходили советские дети и до, и после войны. К тому же в момент повального дефицита его должно было греть рекламное обещание, что ботиночки вырастут вместе со своей маленькой обладательницей. Получается, их можно носить дольше…

– Внучка Ксении Лазаревны погибла в блокаду, – размышляла вслух Ксюша. – Ксения Лазаревна оставила себе на память эти ботиночки. А в какой-то момент, умилившись маленькой и хорошенькой соседкой Аллочкой, подарила их ей – пусть лучше еще послужат какому-то ребенку, так? Все сходится!

– А для самой Аллочки эти ботиночки были счастливым напоминанием о беззаботном детстве, – невесело усмехнулась Маша. – Вот почему вчера, с риском для жизни, мы обнаружили их в тайнике на заброшенном маяке.

– Да, – помрачнела Ксюша. – Не получается. И еще – посмотрите.

И она полезла в сумку, где лежал конверт с фотографией. Выложила ее на стол. Странно, но у всех присутствующих на этой кухне в первый момент будто перехватило дыхание. Нет, еще не от высмотренной детали, а от этих далеких лиц. Незнакомых людей, про которых волею судеб они уже знали так много. Будто неизвестная родня из прошлого: Бенидзе, Аршинины, Аверинцева, Пироговы, Лоскудовы, Коняевы и – Ксения Лазаревна.

– Но мы ее уже видели! – разочарованно протянула Любочка. – Это та же самая фотография – из «Ленинских искр». Боюсь, что с последнего раза на ней ничего не изменилось.

– Изменилось, – тихо сказала Маша. – Мы изменились. Наш взгляд. Смотри.

Любочка, нацепив очки, склонилась над карточкой. Ксюша выглянула из-за ее плеча и ахнула.

Ксения Лазаревна с невыразимым ужасом смотрела влево и вниз. И нет, не на макушку, как им раньше казалось, Леши Лоскудова. А на то, что было скрыто этой макушкой. На ножки сидящей у матери на коленях маленькой девочки. Ножки, обутые в красные ботиночки.

Он

Мать созналась не сразу – и как же он ненавидел, когда она ему врала! Но убивать ее не имело смысла – ей было уже хорошо за семьдесят, кроме того, она не пила – а значит, не могла проговориться, как сестра, по пьяному делу. Впрочем, даже если бы такая экстравагантная мысль пришла ей в голову, это можно было бы легко списать на старческий маразм.

– Хоть слово скажешь – отдам в дом престарелых, – предупредил он на всякий случай.

Домов престарелых «для бедных» мать боялась пуще чумы: облупившиеся стены, забитая канализация, забытые старики, лежащие в собственных экскрементах… Спасибо, не надо: маму-Зину вполне устраивала усадьба «Отрада» – большой светлый дом на берегу речки, белоснежные простыни, улыбчивый персонал. О нет, за маму можно было не беспокоиться.

– Долго ж еще они нас «пасли», гляди ж ты, – мать добавила грязное ругательство – в старости она совсем перестала себя контролировать: обожала поесть, будто утешала за бесконечные диеты с целью «сохранить форму» в молодости и зрелости. И сразу же раздалась квашней. Каждые полгода-год он привозил в «Отраду» новые комплекты одежды – все бо́льших размеров.

– Тебя тоже вызывали в Большой дом? – сморщился он от едкого дыма материных сигарет, отвел полную морщинистую руку в сторону окна.

– Вызывали, – она упрямо выдохнула в сторону сына. – Когда тот пропал. Но я так рыдала, залила им в кабинете весь стол молоком – не успела сцедиться перед уходом, что они пожалели, видать… Отпустили. Так я и не знала ничего, пока сестра твоя ко мне не заявилась с требованием правды, – она усмехнулась. – Лахудра. Вот уж кто любил твоего папашу, так это…