Книга Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье - Дженни Нордберг

Азита опускает взгляд, отщипывая по крошке от кусочка торта. Это самый кровавый год за всю последнюю войну{125}: потери американских войск достигнут новых высот, и война заберет самое большое число гражданских лиц с тех пор, как начался подсчет жертв среди них. В столице регулярно случаются подрывы смертников, похищения ради выкупа и целевые убийства.

– Вот таков теперь Кабул, – говорит она.

Примерно в это время военные и дипломаты в Кабуле все еще официально поддерживали довольно оптимистический взгляд на развитие Афганистана. Но неофициально к 2011 г. многие уже подрастеряли значительную долю первоначального энтузиазма в вопросах возможности «выиграть» эту войну или достижения в Афганистане хоть какого-то подобия мира.

Двухлетняя «волна» пополнения в 30 тысяч войск{126} с целью раздавить инсургентов, за которой вскоре последовало объявление о выводе войск к 2014 г., в конечном счете не препятствовала разнообразным исламским боевикам, полевым командирам, криминальным сетям и связанным с Талибаном группировкам распространяться по нескольким провинциям. Дорогостоящие старания американцев обучить и экипировать афганские правительственные войска, чтобы они защищали собственную страну, все равно не помешали Талибану успешно расширять свою территорию, вступая в союзы с местными жителями и криминальными сетями, подогреваемыми постоянно расширяющейся опиумной торговлей.

А внутри вооруженного и защищаемого танками анклава столицы бомбисты-смертники нашли новые способы внедряться и сеять ужас, временами подрываясь парами. За ними следуют боевики, которые способны держаться часами, занимая здания и перекрывая целые районы города. В правительственные здания то и дело запускают ракеты, боевики дотянулись даже до хорошо защищенного посольства США.

Те, кто мог позволить себе защиту, отреагировали возведением вокруг себя еще более высоких стен. Скорость, с какой уцелевшие неброские, элегантные кабульские виллы 1950-х годов превращались в неразличимо одинаковые цементно-серые крепости, казалось, возрастала по экспоненте от месяца к месяцу вместе с ослаблением интереса западного мира. Вместо одного ряда мешков с песком для защиты от взрывов появлялись два; тот, кто прежде нанимал двух охранников, брал теперь четверых; а толстая стальная входная дверь устанавливалась по новому стандарту. Все больше маленьких сторожек с охранниками для личного досмотра появлялось возле домов и отелей, и почти каждое дерево щетинилось колючей проволокой, мешая залезать на верхние ветви не только людям, но и бродячим котам.

Наконец официальное завершение самой долгой для Америки войны с ценником в более чем 700 млрд долларов{127}, оплаченным американскими налогоплательщиками, и со всеми ее изменчивыми легендами – от «искоренения» терроризма до просто борьбы с Талибаном вообще – стало политической необходимостью в США.

Страх перед тем, что будет дальше, охватил весь Кабул. Те, кто говорил от лица иностранных военных, отказались от слова «победа» в пользу более обтекаемого «окончание» – по умолчанию понимая, что битвы, вероятнее всего, продолжат бушевать в какой-то форме, начиная от скатывания в гражданскую войну или к беззаконному наркогосударству и заканчивая тем, что воинственные князьки станут делить провинции методом региональных сражений. Однако Соединенные Штаты и их союзники больше не могли позволить себе активного участия во всем этом.

То, что Шерард Каупер-Коулз, британский посол в Афганистане с 2007 по 2009 г., пишет в своих мемуарах, перекликается с рассказами русских об их пути в суровую и гористую страну, которая отказывалась быть завоеванной или управляемой{128}:

«На сей раз Соединенные Штаты ведут войну в Афганистане, не имея ясного представления ни о том, во что ввязываются, ни как будут выпутываться. Сами не сознавая того, мы втянулись в гражданский конфликт с множеством игроков, множеством измерений, тянущийся не одно десятилетие, корни которого уходят в прошлое на долгие годы. Это неизбывная борьба за природу афганской политики между исламом и светскостью, традицией и современностью, городом и деревней, суннитами и шиитами, крестьянином и кочевником, пуштуном и таджиком, узбеком и хазаром».

Поскольку каждого в Кабуле тревожила перспектива сорвавшейся в штопор войны, поиск рабочей «стратегии выхода» занимал умы не только военных и ученых специалистов по внешней политике. Афганцы уже проходили через это, когда шесть миллионов бежали от афгано-советской войны в 1980-х. После падения Талибана многие вернулись из Пакистана и Ирана. И вот десятилетие спустя они снова начали планировать отъезд, а люди обеспеченные нанимали нелегальных перевозчиков, чтобы те доставили их в Европу или Канаду.

Однако для того чтобы иностранцы «отбыли с ощущением сохраненного достоинства» и подобием хоть «грязного мира», выражаясь словами одного европейского дипломата, в идеале нужно было договориться о некоем соглашении с воинственной оппозицией. И это была совсем другая песня после того, как десять лет назад с Талибаном отказывались разговаривать наотрез. Мощение пути к «мирным переговорам» с Талибаном стало любимым новым дипломатическим термином в Кабуле, поэтому уже в 2011 г. «мягкие» вопросы, такие, как права женщин, по словам нескольких дипломатов, были сняты со всех высокоуровневых программ. На то, что любая политическая сделка с экстремистами принесет в жертву каждую крупицу женских прав, которой удалось добиться в прошлое десятилетие, в основном закрыли глаза все, кроме правозащитных организаций{129}.