Книга Утраченная невинность - Карен Миллер

Джарралт встал.

— Лучше две жизни, чем целое королевство, Эфрим. Помни об этом, если совесть начнет терзать тебя. — Он поправил одежду и шарф. — Я сейчас отправлюсь в лазарет. Поговорю с Дурмом, оценю его состояние. После этого дальше поговорим. Согласен?

Холз неохотно кивнул:

— Согласен.

* * *

Морг с трудом удерживался на границе сознания и беспамятства; он боролся, словно муха, попавшая в мед. Проклятый Никс и его вонючие снадобья вновь ввергли его в беспомощное состояние. Он ощущал присутствие собственной ярости. И отчаяния. И еще Дурма. Сила его личности сократилась до едва заметных размеров, разум превратился в бледную тень былого интеллекта. Как бы он хотел наконец позволить толстому глупцу умереть… но риск был слишком велик. Тело и душа связаны, и если связь порвется, то есть вероятность, что плоть извергнет в небытие не только собственную душу, но и непрошеного постояльца.

Он не мог не учитывать этой вероятности.

Морг услышал — или почувствовал, — что дверь в его темницу, то есть палату, отворилась. Шаги. Голоса. Дверь закрылась. Он попытался приподнять веки Дурма и напряг ослабшую волю, борясь с неподатливой плотью, напичканной успокаивающими препаратами. Плоть снова победила, глаза открыть не удалось.

— Вот, господин, посмотрите. — Лекарь. Голос раздраженный. Обиженный. — Как я вам и говорил, Главный маг еще спит. Он не может с вами говорить! — Ненавистный человек, Никс, насквозь пропахший проклятыми травами. Надоедливый, назойливый. Придет день, и он недалек, когда лекарь Никс будет давиться своими травами, пока не сдохнет. Я ему устрою славный банкет…

— Мои извинения, Никс. Я не сомневался ни в твоей компетенции, ни в честности. — А это Конройд Джарралт. Морг почувствовал, как просыпается голос крови. К нему явился один из отдаленных потомков… Внезапно безумная надежда и великолепная идея озарили сознание Морга.

— Если вам так необходимо переговорить с ним, господин, то, когда он проснется, я бы мог…

— Мой добрый друг, — проникновенно произнес Джарралт. — Могу я говорить с тобой откровенно? И полностью рассчитывать на честные ответы?

— Конечно, господин.

— Ты даешь слово целителя?

— Само собой!

Продолжительное молчание. Потом снова Джарралт:

— Для тех, кому надлежит это знать, Никс, не секрет, что раны Дурма весьма тяжелы.

— Так и есть.

— Тяжелы настолько, что его спасение можно считать чудом?

— Да.

— Тяжелы настолько, что было бы беспочвенным мечтанием… верить в возвращение ему былых способностей?

Долгое молчание.

— Господин…

— Ни слова больше, — сочувственно произнес Джарралт. — Твои глаза все сказали.

— Господин…

— Это очень деликатная тема. Я понимаю. — Сколько доброты в его негромком, неторопливом голосе. — И очень болезненная. Когда ты говорил с королем, ты, возможно, не захотел… лишать его надежды.

Пробиваясь на поверхность, Морг бешено срывал с себя оковы, наложенные снадобьями Никса. Он чувствовал рядом с собой тщеславие, он улавливал его нюхом, как демон чует свежую кровь. Тщеславие и безжалостная воля, неукротимое стремление победить любой ценой. Великолепно. Этот Джарралт силен. А ему как никогда требуются силы. Он слишком долго был узником слабости.

Джарралт стал ответом на его молитвы.

Лекарь смущенно откашлялся.

— Вы же понимаете, что я обязан…

— Конечно, — успокоил его честолюбивый потомок Морга. — Я тебя прекрасно понимаю. Не тревожься, Никс. Нас с тобой скроили из одного материала. Мы — люди чести, для которых служение королевству превыше всего, даже личных привязанностей. Дурм — мой друг. Мы много лет вместе служили в Тайном Совете, и несчастье, постигшее его, разбивает мне сердце. И несмотря на это, я сделаю все необходимое, чтобы уберечь Лур от бед. Как и ты, я в этом уверен. А теперь, если можно, я хотел бы немного побыть наедине со своим другом. Возможно, мне удастся передать ему хоть часть тех сил, в которых он так нуждается.

— Конечно, господин, — произнес лекарь. — Но предупреждаю, он крепко спит. И если проснется, будьте добры, сразу посылайте за мной.

Морг слышал, как открылась и захлопнулась дверь. Услышал звук шагов, приближавшихся к кровати. Услышал негромкий смешок Конройда Джарралта. Так звучал бы смех завоевателя, увидевшего беспомощную жертву.

— Ну что ж, Дурм. Теперь здесь только двое нас, — прошептал он. — И я расскажу тебе, чем закончилась история…

Глава восемнадцатая

Это не был голос друга. В нем звучали коварство, глубокая неприязнь и долго скрываемое честолюбие.

Внезапно Морг понял, что ему грозит опасность.

Ему показалось, что сейчас он сойдет с ума — настолько велико и неудержимо было желание вырваться из разлагающейся плоти. Испытывая и ярость, и изумление, он заметил, что его принялось глодать какое-то незнакомое, разъедающее чувство… Страх.

Страх?

Когда же в последний раз он испытывал его? И испытывал ли когда-либо? Он не мог вспомнить. Нет, нет. Это невозможно. Морг, высшее существо этого мира, испуган?

Никогда.

Или… никогда не испытывал чувства страха прежде. Но сейчас он был беззащитен, заперт в клетке и находился во власти человека, от которого так и разило желанием убить. Убить Дурма. То есть убить его, Морга, потому что он находился в теле Дурма. А он рассчитывал перебраться в такое тело, как у Джарралта. Через день-два, когда Дурм очнется от одуряющего действия лекарств, и он сможет перейти к активным действиям.

И вот это тело рядом с ним, и у него свои планы, и неожиданно оказывается, что времени не осталось совсем…

Послышался деревянный стук — посетитель переставил стул поближе к постели. Скрипнули пружины, зашелестел шелк. К разгоряченному телу прикоснулись холодные пальцы.

— Ты мне никогда не нравился, Дурм, — сообщил Джарралт. Он говорил неторопливо и спокойно, но в голосе сквозила ледяная ненависть. — И я тебе никогда не нравился. Но мы продолжали глупую игру и ради Борна делали вид, что отношения у нас терпимые. Обманывали людей и создавали видимость нерушимого мира. Ты всегда думал, что я себя люблю больше нашего королевства, и был неправ. Если б это было так, я давным-давно бросил бы вызов Борну в борьбе за власть.

Сделав над собой невероятное усилие, Морг заставил себя успокоиться. И испытал еще одно незнакомое чувство — стыд, стыд за то, что он, пусть и ненадолго, пришел в полное смятение. И во всем виновато это гниющее тело. Оно загрязняет чистоту мысли, замутняет сознание волнениями, желаниями и страстями.