Книга Дурак - Кристофер Мур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Послесловие автора
Я знаю, что вы думаете: «Чего ради ты, американский романист-комик, взялся барахтаться на глубинах гения вместе с величайшим мастером английского языка, которого знал свет? Ты чего надеялся добиться? Только насикаешь в бассейн и утонешь в собственных мелких амбициях».
Вы думаете: «Шекспир написал идеальную элегантную трагедию, ей никакие добавки не нужны — оставь ее в покое. Ты же облапаешь ее всю своими сальными руками, изгваздаешь сношеньем с барсуками и обезьяньей дрочкой. Ничего святого не осталось».
Ладно, во-первых, — это правда. А во-вторых, я все равно ни за что не поверю, что вы так думаете…
Но вы правы — я действительно пустил псу под хвост всю английскую историю, географию, «Короля Лира» и английский язык вообще. Но в свою защиту — ну-у… на самом деле у меня нет никакой защиты, но давайте я все равно вам намекну, откуда что берется, когда пробуешь пересказать «Короля Лира».
Если вы работаете с английским языком, а особенно — если вы с ним работаете так до собачьего опупения долго, как это делаю я, — почти на каждом повороте вы непременно сталкиваетесь с трудами Уилла. Что бы вы ни желали сказать, выясняется, что Уилл уже это сказал четыреста лет назад — изящнее, четче, лиричнее и, с хорошей точностью, — пятистопным ямбом. Вам просто не под силу совершить то, что сделал Уилл, но можно признать гениальность того, что он сотворил. Однако я не садился писать «Дурака» как дань Шекспиру. Я писал его из глубочайшего восхищения британской комедией.
Началось все с замысла написать роман про шута — английского шута, потому что мне нравится описывать плутов и шельмецов. Первый предупредительный выстрел я сделал несколько лет назад, завтракая в Нью-Йорке с моим американским редактором Дженнифер Брел. Утром, после того как принял слишком много снотворного. (Нью-Йорк выводит меня из равновесия. Я всегда ощущаю себя губкой, промакивающей тревожность со лба всего Нью-Йорка.)
— Джен, я хочу написать книжку про шута. Только не знаю, про шута вообще или про Лирова.
— О, надо писать про Лирова, — ответила она.
— Да будет Лиров шут тогда, — сказал я, как будто скажешь такое — и больше ничего делать не нужно.
После чего моя редактор медленно растаяла на стуле напротив и ее сменила гусеница с кальяном. Она уже говорила только: «Ва-ва-ва-ва-ва», — но за завтрак расплатилась. На все оставшееся утро я вырубился. (Полезный совет деловому путешественнику: если не удается уснуть после второй таблетки, НЕ ПРИНИМАЙТЕ третью.)
В общем, в глубокий угол бассейна я смело нырнул и почти на два года погрузился в Шекспировы труды: живьем на сцене, в письменном виде и на DVD. Посмотрел не меньше тридцати различных постановок «Короля Лира» и честно вам скажу — где-то на середине своих изысканий, послушав, как дюжина разных Лиров неистовствует в бурю и сокрушается, какими недоумками они были, мне уже хотелось самому выскочить на сцену и прикончить старика собственноручно. Ибо хоть я уважаю талант и выносливость актеров, играющих эту роль, и восхищаюсь ими, равно как и красноречием персонажа, есть некоторый предел в выслушивании такого количества нытья, за которым уже хочется записаться в Комитет по включению издевательства над стариками в олимпийские виды спорта. В Стратфорде-на-Эйвоне стоит ввести еще один аттракцион: туристам дозволяется сталкивать королей Лиров с высокого утеса. Знаете, как прыжки с эластичным тросом — только без троса. Эдак вот: «Злись, ветер, дуй, пока не лопнут щеки![335]Ааааааааа!» — плюх! Благословенное молчание. Ладно, может, и не стоит. (В Стратфорде у них, кстати, уже есть Шекспировский хоспис — для тех, кто поставил галочку в графе «Не быть».)
Как только решишь пересказать «Лира», возникает вопрос о времени и месте, и на него нужно отвечать.
Согласно истории британских монархов («История королей Британии»), составленной в 1136 году валлийским священником Гальфридом Монмутским, настоящий король Леир — если он и впрямь существовал — жил где-то во времена между Платоном и Аристотелем, когда процветала греческая империя, а в Англии и в помине не было никаких замков, тем более — крупных. Страны, на которые в своей пьесе ссылается Шекспир, еще и близко не образовались, а Леир, если уж на то пошло, мог быть всего-навсего вождем какого-нибудь племени, а отнюдь не монархом громадного государства, и ему никак не могла подчиняться сложная социополитическая структура герцогов, графов и рыцарей. Замком его была бы от силы земляная крепость. В пьесе Шекспир упоминает греческих богов, и легенды действительно гласят, что отец Леира Бладуд — свинопас, прокаженный и король бриттов — ездил в Афины за духовными наставлениями, а вернувшись, выстроил в Бате храм богине Афине, где поклонялся ей и занимался некромантией. Леир же королем стал как бы по умолчанию, когда от Бладуда начали отпадать разные части тела. Битва за души верующих между христианами и язычниками, которую я изображаю в «Дураке», вероятно, могла иметь место где-то между 500 и 800 годами н. э., а не в воображаемом Карманом XIII веке.
Стало быть, со временем у нас загвоздка — и применительно не только к истории, но и к языку. (На временные рамки пьесы и сам Шекспир положил с прибором, похоже, ибо в одном месте шут у него оттарабанивает длинный список пророчеств и заключает: «Это пророчество сделает Мерлин, потому что я живу до него»[336]. Такое чувство, что Уилл здесь просто отшвырнул перо и сказал: «Я понятия не имею, что тут вообще происходит, — ляпну-ка галиматью посмачнее, посмотрим, прокатит или нет».) Никто, судя по всему, не знает, на каком языке люди разговаривали во глубине веков, но это был точно не английский. Хотя у Шекспира он элегантен и во многом революционен, для современного английского читателя он по большей части звучит как иностранный. Посему, преданно следуя за Шекспиром, я отбросил перо и поместил сюжет в более-менее мифическое Средневековье, однако с лингвистическими следами елизаветинской эпохи, современного британского сленга, жаргона кокни (хотя рифмованный сленг остается для меня загадкой) и околесицы, внутренне свойственной мне самому. (Так Карман говорит о «пихабельности» Реганы, а Талия упоминает об изгнании «мазд» из Суиндена — с полной исторической неприкосновенностью.) Тем же пуристам-занудам, которым захочется тыкать пальцем в анахронизмы «Дурака», скажу: успокойтесь, вся книга — анахронизм. Очевидно. Там даже упоминаются «мериканцы» — давно вымершая раса, отчего нынешняя наша современность переносится в какое-то далекое прошлое. («Давным-давно в одной далекой галактике»{5}, если вы меня понимаете.) Так и было задумано.
Разбираясь же с географией пьесы, я выбирал те современные места, которые упоминаются в тексте: Глостер, Корнуолл, Дувр и прочее, а также Лондон. Единственный Олбани, который я обнаружил, теперь находится примерно в границах Лондонской метрополии, поэтому Олбани Гонерильи я разместил в Шотландии — главным образом чтобы облегчить доступ в Большой Бирнамский лес и к ведьмам из «Макбета». Песьи Муськи, Грязные Блёвки, Овечий Перепих на Червеедке и прочие городки и деревеньки располагаются исключительно у меня в воображении, только в Уэльсе действительно есть место, которое называется Голова Червя.
