Книга Истории дальнего леса - Павел Шмелев

И пока утенок зачарованно глядел на нее, не в силах вымолвить ни одного слова, русалка взяла его в руки, и они поплыли в глубь подернутых рябью вод. Утенку совсем не было страшно в руках русалки, у него появилось странное чувство умиротворенности и абсолютного покоя.

— Я все о тебе знаю, ты же утенок Тиберий, — проговорила русалка, — мне о тебе рассказал Джин Джак.

— Он же ушел…

— Я встречалась с ним, ты знаешь, он просто перешел в другой мир. Тот мир не хуже и не лучше. Он просто другой. Ты узнаешь об этом, со временем. Все мы по сути своей странники. Смерти нет, есть вечная дорога по разным мирам.

— И мы еще увидимся?

— Конечно, глупыш. Джин Джак будет приходить в твои сны и учить тебя раскладывать карты и составлять гороскопы. Он этому научился в другом мире.

— И ты придешь?

— Давай ты будешь приходить ко мне, на берег Серебряного озера, когда тебе станет трудно. Или просто когда тебе понадобится мой совет. Вот только знай, что ты получишь сокровенное знание и умение предсказывать будущее. Ты можешь принести много добра или много зла.

— Это как же?

— А вот так. Магическое само по себе не бывает добрым или злым. Все зависит от того, для чего ты его используешь. Неси добро, и Джин Джак будет часто навещать тебя. Да и я буду рада помочь, если смогу.

С тех пор утенка часто замечали на берегу Серебряного озера. Он приходил по ночам и ждал свою русалку. Иногда она приходила одна и рассказывала утенку про далекие звезды. А порой ее сопровождал Джин Джак, одетый в старомодный сверкающий серебряный сюртук. Он рассказывал про гороскопы, таинство карт и другие непознанные и загадочные миры и измерения.

Однажды, тихим летним вечером, когда в ветках деревьев на берегу озера блуждал неустроенный и бесшабашный молодой ветер из семейства Голдстрим, забрел в этот уголок леса хорек Василий. Он только что закончил летнюю серию загогулин и поэтому был в особо благостном расположении духа.

Поправляя свой малиновый берет, он с интересом разглядывал утенка.

— Ты кто же такой, платяная забавность? — с улыбкой поинтересовался Василий, расправляя шарфик.

— Я совсем не платяной, а плюшевый, — ответил утенок, — и зовут меня Тиберием.

— Прямо как императора. Он, как говорят в бестолковом мире людей, был предсказателем бед и несчастий.

— Ну, не знаю, как по поводу императора, — спокойно ответил утенок, — а предсказывать я умею, вот только не люблю.

— Почему?

— Это просто, — ответил утенок Тиберий, — я не могу скрывать будущее, а так часто его лучше не знать. Знание своей судьбы никого не делает счастливее на этом свете.

— И мое грядущее тоже настолько несуразно, что лучше его не знать?

— Да нет. Твое очень даже суразно. Все хорошо у тебя — не переживай.

— Суразно. И все?

— А что ты хотел бы знать?

— Я бы хотел знать, говоря метафизически, — задумчиво проговорил Василий, — разрешение двуединого парадокса судьбы. Что ожидает меня в грядущем. Хороша ли жизнь впереди расстилается?

— У тебя все застилается весьма прилично, не переживай. Загогулины твои, говоря по истинной правде, нескончаемы. А вот с бобрихой разбирайся сам, тут я тебе не помощник. Дела сердечные плохо поддаются предсказанию. К тому же, у тебя знак двуединого верихвоста. Я это просто вижу невооруженным магическим глазом.

— Это как же, я даже такого зверя-то и не знаю. Что же за непонятность такая нарисовалась, ты уж расскажи мне.

— Темный ты в магическом плане Василий, вот и не знаешь. Вот слушай: все звери, у которых верихвост в зените — талантливы до невозможности. Но в то же время они всегда занудливы в первой половине дня, особенно в теплые месяцы. Теплый ли месяц на дворе?

— Вроде бы с утра был теплым.

— Вот и не серди меня. Приходи через пару дней — составлю тебе гороскоп.

— А это что за зверь такой?

— Это не зверь. Это карта судьбы. Приходи — расскажу. А пока послушай одну историю, которую мне рассказал седой европейский ветер, прилетевший из далекой и загадочной горной страны.

…Жили-были надменные германские красавцы-аристократы. Они были очень похожи друг на друга, ведь родились они в один и тот же день неторопливо наступающей саксонской весны. Они еще даже не имели имен и неторопливо ждали своей участи в старинном доме их отца — Йоханна Барра, затерянном на просторах саксонской долины.

Больше всего на свете они гордились своим знатным, элитным происхождением и первозданной девственностью. Они были полны неимоверной важности и мечтали, что жизнь наполнит их чем-то значимым и величавым. Зная, что их век может быть короток и непредсказуем, каждый из них втайне надеялся, что именно ему повезет остаться в истории.

Несмелый луч восходящего солнца осторожно осветил кабинет хозяина саксонской бумажной мануфактуры Йоханна Бара, скользнул по массивным фолиантам рукописных книг, разбудил массивную и ворчливую иноземную чернильницу, подарок австрийского печатника. Затем он заглянул в приоткрытый ящик стола и коснулся горделивых аристократов — листов фирменной высококачественной бумаги с гербом Йоханна Барра. Вот только эти саксонские аристократы были слишком заняты мыслями о своем будущем, чтобы замечать такие мелочи ежедневной природной обыденности.

И только лежавший рядом лист простой белой бумаги, без герба и особого качества, не такой изысканно-тонкий и горделивый, искренне радовался наступившему весеннему утру. Он совсем не думал о будущем. Он жил каждым днем так, как будто этот день был его последним. Этим он раздражал лежащих рядом благородных и родовитых сородичей.

— Посмотрите на него, — важно произнес первый лист, — этот бледный листок, непонятно откуда взявшийся, ни о чем не думает и радуется всякой природной глупости!

— Конечно, — угодливо поддержал его второй лист гербовой бумаги. — Он нам не ровня. На нем и герба нет. Не наш он. Я совсем не удивлюсь, если узнаю, что он родился в каком-то захолустье, а не на благословенной мануфактуре Йоханна Барра! Уж очень он на нас не похож.

— Пусть радуется, — отвечал первый лист, — он будет исписан всякой ерундой и забыт, кому нужна такая бумага. Мне тоже кажется, что он совсем не наш, иноземец без родимого герба. Не несет этот инородец на себе священное имя Йоханна Барра и его знаменитый герб.

— Да, — важно произнес третий лист с гербом, — нет у него ничего святого.

Меж тем легкий ветер, пометивший окрестные холмы и замки, заглянул в дом Йоханна Барра и сдул пыль с охающего дубового старика-стола. Он пригласил листки бумаги весело покружиться с ним, обещая непременно вернуть их на место.

Но ни один из гордых аристократов, увенчанных гербом, не решился покинуть родной ящик стола. Они знали, что их ждет большое будущее: только такую бумагу использовал Йоханн Барр для своих самых важных деловых писем. Они думали, что негоже им, дорогим и знатным, кружиться, как какой-то обычный сухой лист осеннего праздника уходящего тепла. И пусть многие из них залежались в глубине стола, но они не смели покинуть свой родной ящик, как бы тоскливо, темно и пыльно им там ни было.