Книга Хочу бабу на роликах! - Екатерина Вильмонт

И я рассказала ей об украденном наследстве.

– Ну прохиндей, ну скотина. Слушай, и ты это схавала?

– А что я могла сделать?

Она задумалась.

– Да, пожалуй, в такой ситуации ничего. И как всерассчитал, гаденыш. В посольство телегу накатал? Как, говоришь, его звать?

– Миша Цейтлин. А тебе зачем?

– Ну, может, когда и пересечемся, чтоб знать. И ты нерасстроилась?

– Расстроилась, конечно, что ж я, совсем дура? Но сдругой стороны, мне даже легче стало.

– Ой, странная ты, Сашка, я тоже дура была, а как жизньменя поколошматила, живо поумнела. Тебя тоже жизнь хорошо побила, а ты все-такине ссучилась. Знаешь, я… ну, короче, нравишься ты мне…

– Ты мне тоже нравишься.

– Дунька вообще от тебя без ума. Сашка, я тебе кое вчем признаться должна.

– Что такое? – насторожилась я.

– Я Шалимову проговорилась, что ты в Москву приезжаешь.

– Ну и что?

– Да, может, и ничего, я вот думала, он в аэропортприскачет – не прискакал.

В душе у меня что-то зазвучало, но не мелодия, а нечтопохожее на те звуки, что бывают в оркестре, когда музыканты до выхода дирижеранастраивают свои инструменты.

– Сашка, а ведь ты к нему неровно дышишь. По глазамвижу.

– Понимаешь, Эмма, какая штука… Когда он рядом илигде-то близко, во мне музыка играет…

– Музыка? И какая? – деловито осведомилась Эмма.

– Разная.

– Это любовь, если музыка…

– Да нет, какая любовь… Слушай, а где ты его видела,как ты ему проболталась? Ты что, специально с ним встречалась?

– Ни боже мой! У Тараса день рождения был, вот мы истолкнулись, я хорошо поддала, ну и сболтнула сдуру, даже не ему, а Тарасу, аон глазами своими как сверканет… А потом подошел и мнется – вижу, нелегко ему,борется с собой, но все ж таки спросил: Как там Саша поживает? А я тогда натебя злая была, ты ж морду расквасила. Ну и говорю: такого-то числа прилетаетиз Барселоны. Специально сказала, думала, в аэропорт прискачет…

– А он не прискакал.

– Ну и хрен с ним! Тут вообще такое дело…

– Какое дело?

– Да нет, это я про другое, – смутилась вдругЭмма.

– Да ладно, черт с ними со всеми, я спать хочу!

– Вот и хорошо, завтра с утречка повезу тебя в салон.

– В какой салон, ты что? Ты ж сказала – в театр?

– Сперва в салон, а потом в театр. Надо ж тебя вбожеский вид привести – ну маски там разные, припарки, омолодим тебя, причешем,помоем, макияж, то, се… – У Эммы тоже слипались глаза.

Утром она действительно поволокла меня в салон красоты.

Меня мало затрагивали все эти процедуры, поскольку я страшноволновалась перед встречей с Лобовым, она значила для меня куда больше, чеммаски и макияж, хотя не скрою, приятно, когда тебя холят.

Эмма тоже холилась на всю катушку. Когда мы с ней в какой-томомент остались вдвоем, лежа на кушетках с масками на лице и шее, она вдругспросила:

– Саш, я вот вчера забыла… Ты знаешь некоего ИгоряБестужева?

– Гарика? Знаю, конечно, а что?

– У тебя с ним что-то было?

– Да никогда!

– Он тебе нужен?

– Нужен? В каком смысле?

– Ну как мужик или…

– Боже упаси. А ты почему спросила? Он тебе, что ли,понадобился?

– Ага. Мы тут с ним по бизнесу столкнулись, так я нанего запала. Мы с ним уже покувыркались пару раз – по мне мужичок, ох по мне. Ивдруг он у меня фотку увидел, где мы с тобой в Пальме на бульваре сидим, вот ипристал как банный лист к жопе: где ты, что ты, а потом жалостную историюрассказал, как ты ему тонну баксов за здорово живешь отвалила. Было такое?

– Было.

– Так он клянется, что с той тонны у него все иначалось. Говорит, хотел сперва зубы на эти бабки вставить, а потом решил, чтоты ему удачу приносишь, махнул с твоими баксами в казино и такой там банксорвал, что смог какую-то операцию провернуть, благодаря которой быстро выплыл.Сказал, что долг тебе отдал.

– Отдал, правда.

– Слушай, может, рассмотришь кандидатуру?

– Эмма, не смеши меня. Тебе он нужен, а я вообще вгробу видала всех мужиков, а уж Гарика в первую очередь. В белых тапочках.Забирай со всеми потрохами.

– Сашка, ты знаешь, тебе не идет…

– Что?

– А вот это – в гробу, в белых тапочках… Не идет…

– Ладно, учту! – засмеялась я.

Вдруг зазвонил Эммин мобильник.

– Вот черт, нигде покоя нет, – проворчалаона. – Алло! Михаил Леонардович? Доброе утро. Ну конечно, обязательно.Что? Да как же так! Что, уже утряслось? И как? Быть не может! Да, по-моему,просто здорово. Ах, к часу? Ну что ж, еще лучше. Договорились. Непременно…Сашка, тебе привет от Лобова! Он нас ждет к часу, у него там что-то сбилось, ноон уже все утряс.

– Что сбилось?

– Да я толком не въехала, просто он просил быть на часпозже. Знаешь, с этими творческими людьми надо осторожненько, а то ониподумают, что я со своим суконным рылом на его творческую свободу покушаюсь.Хотя ты вот тоже творческая личность, а с тобой легко.

– Эмма, умоляю, не говори эту муру про творческуюличность.

– Почему?

– Ненавижу слово «творчество». Когда каждая пипетка,которая пропищала по телевизору одну песенку, рассуждает о «своем творчестве»,меня тошнит. И вообще, мне еще в детстве объяснили: говорить «мое творчество» –неприлично.

– Мне в детстве такие штуки объяснять было некому.Ладно, приму к сведению.

Мы приехали в дом культуры, где арендоват помещение театрЛобова. Лобов кинулся ко мне:

– Вы и есть госпожа Соболева? Очень, очень приятно!Эмма мне сказала, что это ваша первая пьеса, я просто не поверил! Вы молодчина,беби! Но я не подозревал, что вы еще и смертельно интересная женщина! Рад,душевно рад, беби!

Мне хотелось сказать ему, что я отнюдь не беби, но слишкомбыла взволнована. И потом, какая мне разница, как он меня называет? Хотьгоршком назови, только пьесу поставь!

– Михаил Леонардович, я вам доставила нашу авторшу, асама должна мчаться по другим делам. Надеюсь, вы ее не обидите!

– Как можно, как можно! Мы с таким автором хотимдружить, холить его и лелеять.

– Сашка, ты, как освободишься, что делать думаешь? Навсякий случай вот тебе ключи от моей хаты.