Книга Аккордеоновые крылья - Улья Нова

ресницы, носы и дубленки. Как будто высоко в небе ощипывают целое воинство ледяных ангелов, а у них отрастают новые и новые перья. Ася, прихлебывая, ждала от подруги какого-нибудь возмущенного возгласа, негодования, удивления. Но, не дождавшись, затрещала сама:

– Однажды я поняла, что не надо рассказывать всяким случайным прохожим о своих сокровенных мечтах. Даже человеку, которому ты хочешь понравиться, не надо раскрывать свои цели. Потому что в наше время у людей начисто нет идей, многие совершенно не способны мыслить самостоятельно. Очень многие не в состоянии даже понять, чего они хотят от жизни. Ведь для этого надо задуматься, быть искренним с самим собой. А многим моим знакомым лень копаться в себе, вскрывать свои тайные комнаты, вспоминать детство и отрочество, вспоминать заветную мечту. Намного проще, ожидая в очереди к парикмахеру, полистать журнал, подчерпнуть оттуда пару затертых истин, пару общепринятых целей. А еще проще присвоить чужую мечту. Украсть, и тогда чья-то мечта уж точно не сбудется. Или сбудется в искривленном виде. Одним словом, не надо было рассказывать Айсбергу о том, чем тебе хочется заниматься, что ты считаешь достойной целью жизни. С этим у большинства людей дела обстоят совсем туго. И я удивляюсь, как тебе удается быть такой спокойной, сейчас, когда ты обо всем узнала.

Весна и лето были невзрачные – ни жары, ни ливней под небом, закатанным в бетон неизвестной бригадой рабочих. Марусе нравилось, что в городе постоянно моросил дождь, а сквозняк из форточки пронизывал и холодил. Это совпадало с ее настроением. Осень началась рано, в конце августа. Завтракая, Маруся наблюдала, как рвущийся в разные стороны ураган вычесывает из кленов клочья отживших листьев, выворачивает зонтики и гоняет по переулкам бумажные пакеты.

Начиная с октября каждый день Маруся теперь переходит узкую улочку желтых пластмассовых особняков. Каждое утро Маруся спешит, на ходу пытаясь произвести маленькое независимое расследование по интересующему ее вопросу. Она идет, сосредоточенно раскладывая в уме факты, углубляясь в прошлое. И, кажется, начинает нащупывать нить, потянув за которую, можно все распутать. Еще чуть-чуть, и найдется разгадка, почему Митя пропал, почему он так ни разу не позвонил. Но, увы, некогда больше раздумывать, некогда искать нити. Слева тянется невысокий забор. Пора сворачивать в ворота и кивать охраннику, который, как всегда, оставит ее приход без внимания из-за выпуска утренних новостей в маленьком дребезжащем телевизоре.

По темному коридору под низкими сводами спешит Маруся в дальнюю комнатку на втором этаже. Гулко отдаются ее шажки в тишине. На ходу она сосредоточена и глубоко занята: следит за осанкой, как учили ее накануне мама и бабушка, два часа наперебой стыдя, что в последнее время стала Маруся сутулиться. От занятий, от круглосуточного чтения в этой дурацкой своей аспирантуре совершенно утратила выправку красавицы. И имеет удручающий и усталый вид.

Весь вечер сидели мама и бабушка на кухне. Тишина становилась гнетущей, как грозовая туча, которая неумолимо наползает на поле. В ней была растворена неопределенность, которую надо было срочно рассеять с помощью слов. Поэтому, оторвавшись от газет и телевизора, вздыхали две женщины, престарелая и седеющая. Попивали чай, ломали головы: что такое приключилось с девушкой? Вдруг уволилась с хорошей работы. Поступила в никому не нужную аспирантуру. Вроде бы все при ней: фигура, глаза, волосы, приятный голос, уступчивый характер. Аккуратная она, прилежная, много читает, но почему-то не может никто всего этого разглядеть. Не ослепли же разом парни в городе? Не близорукость же повальная развилась у неженатых мужчин столицы? В чем дело? Что не так? Горевали мама и бабушка, качали головами и наконец пришли к выводу: а никто на такую сгорбленную клячу и не обратит внимания. Вызвали Марусю на кухню, указали на табурет, скомандовали: «Садись, выслушай». Наперебой внушали, что не сложится никогда личная жизнь, если будет Маруся сутулиться и ходить как вареная, без огонька.

Теперь с утра пораньше в полутьме коридора Маруся тренируется: ступает по линолеуму с носочка, идет, как ей представляется, с огоньком, будто прямо сейчас станцует для самой себя. Чуть наклонив голову, внимательно вслушивается в звуки утреннего здания, движется почти неслышно. Лопатки ее послушно сведены, плечи, памятуя вчерашние наставления, расправлены. Спину Маруся держит безукоризненно, мышцы старается не напрягать, а расслабить. Под белоснежной блузкой с полукруглым воротничком от такой правильной выправки отлично вырисовывается новенький кружевной бюстгальтер. Затянутые в коричневую юбку до колена, плавно из стороны в сторону покачиваются бедра Маруси. Посреди спины маятником в такт неспешной походке тикает медовая коса, завивающийся хвостик достает аж до копчика. А икры у Маруси блестят лайкрой колгот, крепкие, натянутые. От усиленного внимания к осанке болит и легонько дрожит все тело Маруси. Но никто, ни одна живая душа этого не видит.

Рано еще, нет никого в институте. Заперты кабинеты, в полутьме коридора колышется убаюкивающая тишина. Только с третьего этажа из пустой ассистентской доносятся приглушенные звуки радио: «Московское время девять часов пятнадцать минут. Сегодня в столице пасмурно, к вечеру возможен кратковременный дождь». Ловит Маруся звуки голоса радиоведущего, в полутьме становится ее личико невеселым и рассеянным. Не слышит Маруся, какая погода будет вечером. Не узнает о том, что скоро ветер сменит направление, принесет в город затяжные дожди, утренние туманы и заморозки. Забывает следить за осанкой, будто кто-то вытащил стержень, на который она нанизана: опадают плечи, сутулится спина, прерывается танец, теряется огонек. Остается от нее лишь мятое в утренней давке пальто, перекошенная юбка, прядка, выбившаяся из косы, прыщик, сверкающий на подбородке. И молчание.

Замирает Маруся в полутьме у стены коридорчика, увешанного портретами ученых-естествоиспытателей в пыльных деревянных рамах. Устремляется потухший целлофановый взгляд в окошко, в конце коридора. Наблюдает озаренный солнцем двор, асфальтированную дорожку к крыльцу. Кошка старательно вылизывает белое жабо в сочном солнечном кругу, вразрез с обещанной по радио пасмурностью. Кусты сирени перебирает утренний ветер. Две трясогузки качаются на проводах. По соседней улочке шуршат машины. Одним словом, созерцает Маруся вечную, неизменную картинку институтского двора. Замешкавшись, вылавливает она из сумочки белый платок, осторожно пресекает путь слезинке в уголке глаза, чтобы не размазалась тушь. Сурово и гордо смотрят перед собой естествоиспытатели с портретов. А пушистые ресницы Маруси, моргая, отбрасывают на стену коридорчика тень с завитком. Но никто, ни одна живая душа об этом не догадывается.

Теперь целый день сидит она в прохладной комнате с лепниной и великанской пятерней ржавчины под потолком. Прищурившись, старательно правит в компьютере с громоздким седым монитором первую главу диссертации. Кутаясь в чужую зеленую шаль, вырезает буквы