Книга Среди стихий - Александр Ефимович Берман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все. Мы в долине. Только в другой, нежели в тот раз. Теперь едем вдоль речки наперегонки с водой. Обгоняем. На поляне у станции ребята увидели своего инструктора Борю Фролова. Обступили его, соболезнуют, разговаривают. С Борей его жена Люда, тоже инструктор. Собственно говоря, когда распределяли на стажировку, я попросился к Людмиле Фроловой, мне нравилось, как она со своими середняками занималась, и сама она тоже. Я и не знал, что существует здесь поблизости Фролов. А Муса перепутал, и я попал прямой наводкой к Боре. Боря и Люда без лыж. Вышли прогуляться напоследок, сегодня уезжают. Вдвоем-то и огорчения не страшны, так ведь?.. Люда вскакивает ко мне на задники лыж:
— Но-о, извозчик! — и обнимает меня за пояс (а выше ей и не дотянуться).
Я везу ее по поляне под уклон, а она помогает рулить, переступая с лыжи на лыжу как надо, а головой в спину:
— Быстрее, извозчик, быстрее. Потом Борис нас догнал. Говорит:
— Ты знаешь, когда Тамару привезли, в больнице свет вырубили, рентгена не было. Она в коридоре на носилках лежала. Я закрутился и забыл привезти твою куртку. Она у нее осталась. Привезут, ты не беспокойся. Мы сегодня в Тырныаузе остановимся и напомним.
— Не надо, сами привезут.
— Да мы все равно к Тамаре зайдем.
Они ушли, пригласив:
— Заходи в Москве.
Сейчас я тоже пойду к поселку и провожу Наташу. Подъезжаю к ребятам. Они лыжи снимают: хватит на сегодня, хватит. Теперь до будущего года. Виктор говорит:
— Еще надо бы разок.
Я посмотрел на часы. Эх-ма, не хочет Витя подарить мне один час, который мне так нужен, и, может быть, даже очень серьезно нужен.
— Что же он с тобой одним поедет? — говорят ему.
— Нет, Андрей еще поедет. Поехали, Андрей.
Андрей уже и лыжи снял, но согласился. Теперь, если поедем от кафе и если все будет гладко, успею только к самому автобусу.
Эти двое в подъемнике рядышком. А я в следующем кресле один. Сосо говорит:
— Сам прокатиться едешь?
— Да нет, вот эти двое…
Увидел свою группу. Спускаются за Олегом. Ровненько едут, ей-богу, красиво! Видят меня в подъемнике и руками машут. Белокурая Светка, самая бестолковая из всей моей группы, конечно, "гвоздя забила" тут же. Растяпа. Ковыряется в снегу и не знает, кому кричать оправдания — мне или Олегу.
Потом увидел: Степанов своих вниз ведет. На шестой день новичков вниз! Хорошо идут! Появились они со стороны "Солнечной мульды". Сначала синий, весь болоньевый, в медных молниях с красным "бананом" на поясе Степанов. В "банане" у него киноаппаратура: снимает своих новичков на пленку, проявляет по ночам и крутит, рассматривает, анализирует, им показывает. Все за свои деньги, недосыпая. Десять лет уже инструктор — высший класс, и человек такой. Развернулся лихо, встал, смотрит и ждет… Подъезжает его паства: по одиночке выезжают с диагонали. Все делают поворот, ноги дрожат, но не падают, и останавливаются. Что-то им говорит Анатолий, но отсюда не слышно…
Минут через пять наверху заметил Борю Зайцева — узнал по яркому костюму. Скользит со своими середняками под скалами, приближаясь справа. Значит, спускался через Северный цирк. Это после вчерашней-то истории с Фроловым?! Ай да Боря Зайцев.
И… замелькали от кафе одиночки и парочки. Едут, не ковыряются! Год от года едет народ лучше, снег начинают понимать, поехал "любитель". А учит одна наша турбаза: пара тысяч лыжников за каждый сезон; многие уже только к своим инструкторам едут, списываются заранее и подгадывают отпуска. Путевки нарасхват. Конечно, многие ворчат: "Почему, мол, одним не дают кататься?" Ну, пожалуйста, катайтесь, берите путевки в другие гостиницы-турбазы и катайтесь самостоятельно. Так нет, едут сюда.
Когда зачитывали приказ об изгнании Фролова, чувство обиды приползло как туман, когда проснулся, проспав заход, и так плохо: вечер, туман, Земля вертится и никого поблизости нет. Будто что-то природное перемололо Борю. Но почему же? Ведь приказ просто-напросто написал сам полковник. Взял и написал на бумаге, а машинистка отстукала на другой бумаге. Вот и все тебе мироздание. А протеста у меня пет. Почему?
Все-таки хочется мне это понять в самом личном плане. Чем меня купил полковник? Есть одна мысль: ощущаю, что ему нужна моя работа. Это отрадно, в этом отношении я не избалован.
Но есть другая мысль: я учу людей риску, я — инструктор, приставленный, чтобы их охранять, учу их напрягаться и побеждать; вот для чего я здесь, и это мой риск. Я так же учил и учился сам в походах и на восхождениях, только там инструктор может привязать новичка на веревочку, а здесь не привяжешь.
Полковник все это понимает. Вопрос об ограничениях для сильных групп по молчаливой договоренности обходят и он, и инструкторы. Полковник отвечает за людей, и ему бы проще запретить сложные трассы — и точка. Но ему не обойтись без инструкторов-фанатиков. Закрой им трассы, подрежь крылья — не приедут. Их места займут формалисты, тихони, дельцы и пьяницы. И возникло молчаливое джентльменское соглашение: берешься — веди, проведешь — никто не спросит, но за все случайности будешь в ответе.
Я подъезжал к станции, и те мои двое впереди уже спрыгнули на перрон. Справа от станции стояла большая собака. Собака здесь, откуда? Только Джина поднималась сюда. Она поднималась и уходила выше. Но прошло несколько лет с тех пор, как ее убили. Мы хоронили ее в лесу выше поселка, в котором ее застрелил совсем никчемный человек. Леньке ничего не сказали, и он долго думал, что она сбежала. Когда мы гуляли в лесу и накрапывал дождь, он говорил: "Джина наша где-то мокнет, вот безобразница — сбежала!" А когда выглядывало солнышко, говорил: "Ну ничего, теперь Джина обсохнет". Собака рыжего цвета с белыми пятнами в длинной шерсти, точно как Джина, похожая на сенбернара. Собака обернулась, и ее сенбернарья глуповатая морда смутила меня. Джина, боже мой, Джина! Очень уж многое совпадало. Но только она шевельнулась, переставила лапы, я понял: не она.
— Ты чего? — спросил Салех, дежурный наверху. — Тебе нехорошо?
Когда при чрезмерном загаре от лица отливает кровь, оно жутковато грязнеет.
