Книга Среди стихий - Александр Ефимович Берман

"металлам-Кастли" я привык за много лет, но уж очень они стары. А он свои бережет, снял их, когда выходил на голый бетон перрона, и теперь везет в руках. Мои-то на ногах болтаются (преимущество). Ботинки у него тоже классом выше, но мои мне как раз нравятся — однослойные пластмассовые "Альпины" с мехом изнутри. В любой мороз надеваю их на один тоненький хлопчатобумажный носок стоимостью в тридцать пять копеек (выкидываю не стирая). Но дело не в том, что не нужно возиться с шерстяными носками, в тонком носке нога максимально приближена к жесткому пластмассовому футляру и к подошве, это удобно, и хорошо зажата. Это были первые мои приличные ботинки, которые держали ногу не терзая ее. А то, как бывало говорил мой друг: самое большое удовольствие от горных лыж, это когда ботинки снимаешь…

— На самый верх поедем? — спрашивает Николай.

— Не знаю, как захотите. В путевке оплачен инструктор. Вы меня наняли, вам и командовать.

Ну и занудой я кажусь, наверное. Да только что могу сделать, раз настроение плохое? Может, от солнца устал… Целых два месяца как заведенное, лишь на денек-другой уступает пурге. Когда турист приезжает на две недели, и если хватит ума у него не обжечься в первые дни до температуры и больницы, то солнышко приятно. Но когда два месяца каждый день по шесть часов, а то и по семь-восемь, жертвуя обедом (самому ведь тоже надо покататься)… Губы опухли, глаза по ночам под веками ворочаются, выбирая дорогу. Не только по утрам, но и по вечерам ноги, руки, спина, живот не то что болят, но не забыли о тяжелой работе. Настроение иногда вот спадает.

У кафе собрались и решили на самый верх. В кафе прихватили Валю, она исправно ждала. А этот нахалюга Виктор ворчит, видите ли, теряем время, заходя за Валей.

От кафе вверх однокресельная дорога. Точнее: одиночно-кресельная, и можно погрустить в ней наедине с собой. Погоду лихорадит, то и дело поземка взлетает до макушек мачт. Соседних кресел не видать ни спереди, ни сзади. Эх, пуховка моя из больницы не вернулась. За перегибом полегчало, солнышко пробилось сквозь тучу. Подъезжаем.

На "Третьем Чегете" собрались, подцепились к бугелю-буксировщику и снова вверх. Высота за 3000, в затишек от ветра — и тепло.

Буксировщик вылез за гребень. Дальше транспорта нет.

— Хотите еще, — говорю, — пешком по гребню подняться? А сам думаю: "Если протащу их минут сорок вверх по легким скалам на самый Купол, то спуска оттуда через Юг и до низа на сегодня с лихвой хватит даже ради последнего дня… А я и Наташу проводить успею".

Не хотят пешком.

— Дураков нема, — говорит Виктор.

Это он ошибается. Сам — первейший. А с Купола сказочный спуск!

Поехали. Сокращаю остановки. Мимо верхней станции без остановки — сразу на Север по длинной косой. Там, где все сворачивали вниз-направо, я не повернул, а дальше в направлении на Эльбрус летел не тормозя, и только горы, горы и провалы ущелий. Снежная целина то выталкивает, заставляя всплывать, то обволакивает лыжи. Нырнул с крутого лба в выемку и… круто-круто, как с обрыва, но целина притормаживает, долины между нами и Эльбрусом не видно, только потом покажется. "Средний Север". Трасса красивая. Недавно, проходя по краю скалы, с нее слетел парень. Сломал пару ребер и руку, в рубашке родился — с такого обрыва. Над скалами — полумульда, по ней широкий вираж направо. Тут обрыв не виден: плохонький бордюрчик из камней и снег нижних склонов на глаз сливается со снегом, который лежит наверху. В середине полумульды останавливаюсь и спрашиваю:

— Как впечатление от целины?

— Здорово! — говорят. — Всегда теперь будем по целине. Оказывается, легко.

Черта с два легко. Это сегодня так. Снег такой. Я прикинул расстояние до обрыва и решил, что отсюда можно безопасно пройти мимо скал. Потом на диагонали остановились, и я показал им скалы снизу — вот где проехали. Произвело впечатление.

Теперь по новой диагонали мы разогнались прямиком от Эльбруса по направлению к Донгуз-Оруну с Накрой. И неожиданно за снежными заносами показалась крыша. Мы обогнули "Хижину", примыкающую к кафе, и вылетели на полузасыпанные снегом доски палубы перед ней. Экскурсанты со своим фотографом потешно разбежались.

Треть горы позади. Мы стоим на палубе. Ребята прощаются с Кавказом. В серой грязи разорванных туч ветер гоняет солнце туда-сюда. Оно скользит лучами то по Донгузу, то по Накре, то по Эльбрусу, то по нам самим. Ветер то вскакивает, то ложится опять. Наконец мы тронулись широкими дугами, под канатом, там, где полтора часа назад они от меня под пургой сбежали.

Торжественная музыка звучит во мне, когда свободно раскачусь: налево к парнокресельной, к северному кулуару… к опорам четырнадцатой и пятнадцатой… снова к северу широко и плавно… Домик Серванте с мемориальной доской (почему хорошие люди часто гибнут?). Серванте был спасателем здесь, на Чегете. Добрый, мягкий человек и прекрасный лыжник. Он детей катал на плечах по самым сложным трассам.

"Полка" — в одну из снежных зим она превратилась почти в тоннель, по которому пролетали лыжники. Теперь-то снега мало, но большие бугры. Сбросился пятками на бордюр так, что пятки над пустотой, и притормаживаю. Но куда там, Андрей сзади как заверещит: "Скорее, скорее! Дорогу!" Пришлось от него убегать. Ноги уже устали: не знаю, как у них, но у меня гудят, забастовать готовы. Но не остановлюсь, раз уж они асы — пусть учатся расслабляться на ходу. Кое-кто из девчонок остановился сразу после полки. А я пошел дальше, вдоль подъемника ВЛ-1000 и направо в "Нижнюю мульду", там уж остановился.

Подъезжает Николай.

— Ну вот, теперь ты сам всех растерял. — И до чего же по-хорошему улыбается, есть ведь такие люди, что на душе от них тепло.

И все подъезжают усталые, радостные, запыхавшиеся. Даже Виктор выглядит симпатично — видно, не зря катаются люди на горных лыжах.

Потом по "корыту" мы спустились в лес и мимо машин ВЛ-1000. Еще километр остался позади. Потом по туристской трассе, где весной ходила грунтовая лавина, пока не начали укатывать, на бугор, на котором сломался маленький Сережка, девятилетний сын инструктора Ленечки, а одна инструкторша с этого бугра улетела в речку