Книга Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине - Николай Давидович Жевахов

сказано ниже в последующих моих письмах.

Не мне судить, насколько она правильна, но кажется мне, что она вызывается картиной действительности, продиктована беспристрастным наблюдением и изучением этой картины на месте; кажется и то, что только убеждение в отсутствии у «чиновника» души и сердца, убеждение в неумении его видеть действительные нужды народа и идти навстречу этим нуждам может вселить недоверие к ней.

Письмо VIII

Наметив общую программу лечения деревенских недугов, я позволю себе остановиться теперь на значении каждого из предлагаемых мною средств в отдельности.

Деревня темна. Ясно, что просвещение народа – единственное средство ослабить действие этой темноты, и казалось бы безразличным, какими путями идти навстречу этой цели. Странной, по-видимому, должна бы казаться и эта борьба между церковно-приходскими и земскими школами. Нужна хорошая школа, и не всё ли равно, как она будет называться, в ведении кого будет находиться. Программы обоих типов школ так несложны, что в лучшем случае дают лишь начальное обучение грамоте, а там, где школа ограничивается столь скромными целями и не преследует целей более широких, где не думает о выработке определенного мировоззрения и направления мысли, там странно разграничивать такие школы и давать преимущества одной пред другой. Ясно, что в этом случае та школа будет лучше, где ученики будут лучше читать и лучше писать. И какие здесь могут быть споры! Я бы охотно присоединился к такому мнению, если бы оно не было так легковесно, и если бы споры о преимуществах земских школ пред церковными не были так тенденциозны и не скрывали бы за собою политических целей, а касались бы только вопроса о народной грамотности.

Но именно этого-то вопроса я и не подметил в этих спорах. Когда идет спор о преимуществах той или другой школы, то так и кажется, что люди более спорят о наилучших способах подготовить возможность наиболее успешного ниспровержения существующего порядка вещей, чем о том, как научить мужика грамоте. И вот почему вопрос о средствах просвещения народа далеко не праздный вопрос, так как далеко не все существующие средства одинаково пригодны для данной цели. Те результаты невежества деревни, которые особенно чувствительны для населения, и иллюстрации коих были посвящены мои предыдущие письма, указывают и средства для борьбы с ними и позволяют назвать полезными только те из них, которые, сообразуясь с индивидуальными особенностями организма, будут иметь в виду только болезнь и лечение ее. Здесь меньше всего возможны общие рецепты возрождения деревни, здесь больше, чем где-либо, надлежит сообразоваться с особенностями деревенских недугов и изучить условия, сделавшие их возможными. Ибо невежество – понятие растяжимое. Причины, его обусловливающие, различны у каждого человека, различны и формы его проявления во вне. Невежество, подчеркивающее слабое развитие чувства личного правосознания, проявляется в разных формах у интеллигента и у крестьянина. Различны должны быть и средства пробуждения этого правосознания, различны и приемы лечения этого недуга. Но наши либеральные любители деревни всегда грешат против этого положения и, рисуя себе крестьян, по меньшей мере, приват-доцентами, предлагают и средства, годные приват-доцентам, громят «бюрократическую опеку», забывая, что в цивилизованном государстве не может быть даже такого слова, вздыхают о мелких земских единицах и прочей белиберде. И не удивительно, что ни одно из предлагаемых средств спасения деревни не спасает ее, и она по-прежнему корчится в страданиях своих.

Мужик просит хлеба, а ему тыкается функция деревенского парламентаризма, а эту функцию как ни грызи, а сыт не будешь; мужик просит хорошего священника, а ему дают хорошего парламентера в образе озлобленного учителя земской школы; мужик прижимается к своему «земскому», которого, быть может, даже любит, так как видит в его лице ближайшего и наиболее объективного советника, наставника и защитника, а ему говорится, что не нужно никаких этих земских начальников; мужик просит позволить ему хозяйничать так, чтобы земля давала больше доходов, а ему говорят – не смей, ибо земля так же твоя, как и твоего соседа, и последнему негде и нечем будет кормить скот, если не будет свободна 1/3 часть твоей земли; мужик просит наказать розгами его обидчика, а ему говорят, что лучше подождать, пока обидчик сам не додумается до того, что нехорошо обижать другого и пр.; словом, мужик совсем сбит с толку и не знает ни того, что ему думать, ни того, что делать. А проекты всё новые и новые так и сыпятся в деревню словно из решета, и конца им не предвидится. Но не станет деревне от них легче, не перестанет она корчиться в своих страданиях до тех пор, пока эти проекты не будут отражать в себе знания деревенской действительности, желания излечить болезни деревни, а не желание переформировать ее на началах социал-демократических бредней, до тех пор, пока эти проекты не будут принадлежать действительным друзьям народа, а не парламентерам, избравшим деревню базою для своей преступной пропаганды. И вот, в спорах о преимуществах того или другого типа школ это скрытое вожделение либералов подготовить самих крестьян к восприятию навязываемых им новостей и убедить и себя и их, что эти новости нужны, выступает особенно ярко. Между тем, нужно быть только правдивым, только искренним, нужно не закрывать глаз на нашего крестьянина, гораздо более русского, чем мы сами, чтобы увидеть, что в решении вопроса о том, какая школа нужна деревне, не может быть двух мнений.

Конечно, церковно-приходская.

К такому заключению приводит меня как наблюдение над личностью преподавателя земских школ, так и знакомство с характером нравственной физиономии воспитанников ее. К этому же заключению приводит и ответ на вопрос о том, кого желательно видеть в лице наших крестьян.

В том, что ответ на этот последний вопрос не для всех одинаково ясен, в том нет сомнения. Те же люди, которые с пеной у рта доказывают необходимость равноправия крестьян с прочими сословиями и усматривают в всесословной волости средство достижения этой цели, а в мелкой земской единице – почву для обнаружения вкусов, рожденных этим равноправием, те же люди с одинаковым азартом кричат о сохранении прерогатив крестьянского самоуправления и набрасываются на всякого, кто нарушает их. Но казалось бы, что если мечты о равноправии и подчинении крестьянства действию писанного законодательства – либеральные бредни, то значение обычного права крестьян, закона ему родного, понятного и ему близкого, не могло быть ничем поколеблено; что если его нет, этого обычного права, то нужно его выдумать, составить свод законодательных постановлений, взятых непосредственно из жизни. Между тем, далеко не всё признают значение такого обычного права.

Непонятно! Выходит, что ничего не надо.