Книга Княгиня Ольга. Пламенеющий миф - Елизавета Дворецкая

– Он – эллин, язычник.

– Так, он язычник! Но ведь иудеи-хозары – и те в родстве с римскими императорами!

– Те императоры римские, – ответил Константин, – что породнились с хозарами, преданы анафеме, я же хочу для себя не анафемы, а жизни вечной…

– Жаль, император! Когда-нибудь князь Святослав побывает в Константинополе, и император убедится, как он смел, справедлив…

Последняя фраза княгини звучит как угроза: видимо, намек, что Святослав может «побывать» у стен Царьграда так же, как бывали Игорь и Олег Вещий. Император здесь отказывает по вполне уважительной причине: немыслимо даже представить, чтобы его дочь вышла за язычника. И Ольга не обещает сына крестить, а ссылается на прецедент с хазарами.

Та же тема подана Верой Пановой в повести «Сказание об Ольге» (1966 г.):

Толмач торопливо шепнул:

– Говори, княгиня, свое дело, беседа идет к завершению.

Ольга сказала:

– Вот мое дело. У тебя товар, у меня купец. Сын мой подрос, великий князь Святослав Игоревич, внук Рюрика. А у тебя в роду невесты есть. Ты о нас в книгах, говорят, писал, стало быть знаешь, сколько в нашей земле всякого добра и как крепчаем год от году. Была б корысть и нам, и тебе породниться. А Святослав у меня пригожий да храбрый.

Все сказала как нельзя лучше. Но он молчал, и в длинных, усталостью затуманенных глазах ничего нельзя было разгадать, что он думает…

У «трех богатырей» нашей историографии – Татищева, Карамзина, Соловьева, – сватовства Святослава еще нет, они лишь ссылаются на преклонные лета Ольги, из-за ей не могли делаться брачные предложения. Вероятно, авторство этой идеи принадлежит Антону Владимировичу Карташёву. В свое время это был человек незаурядный: последний обер-прокурор Святейшего правительствующего синода, министр исповеданий Временного правительства, богослов, историк русской церкви, церковный и общественный деятель. После революции он эмигрировал и в нашей стране сейчас известен мало. Его перу принадлежит ряд работ, в том числе «Очерки по истории русской церкви» в двух томах, вышедшие в Париже в 1959 году. В главе, посвященной княгине Ольге (том I), он пишет:

«Из нашей летописной фикции достаточно ясно вырисовывается претензия обрусевшей варяжки. Она мечтала о том же, чего определенно добивался потом князь Владимир: о брачных связях своей варварской династии с порфирогенитами, дабы раз и навсегда выйти из черного тела «варваров» и стать династическими аристократами».

И чуть далее:

«Может быть, Ольга в КПле (видимо, Константинополе – Е.Д.) и предлагала Двору дать в жены Святославу византийскую принцессу и в этих пределах и самой стать свойственницей византийского двора. При глухоте и слепоте этого двора к христианским возможностям нового великого народа, Ольга могла отомстить грекам только бессильным выгоном их послов из Киева, к сожалению, на радость языческой партии, окружавшей Святослава».

Что касается политической стороны, А. В. Карташёв был, видимо, не совсем прав и Ольга могла сделать нечто большее, чем «бессильный выгон послов на радость языческой партии», как мы увидим далее. Главное здесь логика рассуждения: если в летописной легенде идет речь о сватовстве, значит, некое сватовство имело место. А поскольку желание Ольги влиться в семью европейских христианских народов сомнению не подлежит, значит, она пыталась установить династические связи с багрянородными. Не за себя – женихов для нее там не было, так за сына.

Продвигали эту идею и другие выдающиеся ученые.

В монографии «Дипломатия Древней Руси: IX – первая половина X вв» (вышедшей впервые в 1980 году) А. Н. Сахаров перечисляет случаи брачных связей (или таковых проектов) между византийским императорским домом и его соседями, а затем, в частности, пишет: «…вполне вероятно, что княгиня могла вести переговоры по поводу династического брака молодого Святослава с одной из принцесс императорского дома». Но не дает четкого ответа, почему этот проект не мог состояться, кроме ссылок на уже известное нам мнение Константина насчет браков с варварами. Это, разумеется, довод. Но далеко не все, что можно сказать по этому поводу.

Затрагивает эту проблему и Г.Г. Литаврин. Он продвигает версию о том, что Ольга ездила в Царьград дважды: в 946 году и после еще раз, 8–9 лет спустя. Основные ее цели он определяет так:

«Необходимо было возобновить договор 944 г., попытаться обещанием крещения (а затем и самим крещением) добиться от императора двух главных уступок: 1. Предоставления почетного для Руси статуса русской церкви и 2. Согласия на династический брак между юными представителями династий двух стран (на обручение Святослава с одной из дочерей Константина)»[76].

По мнению Литаврина, эти цели Ольга ставила уже во время первой своей поездки в 946 году, но ничего не добилась, и то, что людям Святослава дали очень мало денег, означает отрицательное отношение Константина к проекту такого брака. В 954955 году Ольга приехала еще раз (по приглашению самого Константина), и переговоры прошли успешно:

«Ольга приняла крещение. Скорее всего теперь она и получила титул зосты-патрикии и звание «дщери» императора…» И несколько далее: «Я считаю, что при крещении Ольги во время второй поездки в ответ на ее притязания было поставлено основополагающее условие – крещение ее сына Святослава, законного наследника и возможного жениха дочери императора…»

К обсуждению свадебной темы подталкивает и то, что Ольгу принимали в кругу семьи во внутренних покоях императрицы, переводя их общение с протокольного на частный уровень. Само собой приходит на ум, что мать взрослого сына, явившись в хорошую семью с пятью незамужними дочерьми, непременно должна попытаться какую-то из них высватать.

Ученые так уверенно пишут о свадебных планах, что они кажутся твердым фактом. Но ведь ни один источник – ни русский, ни греческий, ни еще какой-то – об этих планах не упоминает ни словом. Эта версия строится на современных догадках, и долгое время я считала, что догадки эти в целом, несмотря на свою широкую популярность и авторитет выдвинувших их ученых, взяты «с потолка», а мотив сватовства императора за Ольгу, давший для них почву, возник в русле общих законов фольклорных сюжетов. Давным-давно доказано, что сюжеты волшебных сказок возникли из обрядов инициаций – испытаний, в ходе которых младшие члены рода добивались права перейти в полноправные, взрослые, имеющие право на вступление в брак. Поэтому любой древний сюжет завершается женитьбой героя (если не смертью). Там, где героиня – женщина, фольклору не нужно каких-то особых причин для того, чтобы ее «сватать» – быть объектом брачных притязаний для нее, собственно, главный смысл присутствия в сюжете.

…Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в нее без памяти.

– Нет, – говорит он, – красавица моя! Не расстанусь я с тобою; ты будешь моей женою». (Сказка «Василиса Прекрасная»)