Книга Лидия Русланова. Душа-певица - Сергей Михеенков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ТАЙШЕТ. ОЗЕРЛАГ
«Среди сопок Восточной Сибири, где жилья человечьего нет, затерялся в неведомой шири небольшой городишко Тайшет…»
Генерал Крюков отбывал срок в Краслаге. Русланова находилась рядом, в Тайшете Иркутской области. Если мерить сибирской верстой, сидели они в соседних зонах. Когда Крюков по этапу прибыл в лагерь под Тайшет, его жену уже отправили за Урал, на запад, во Владимирский централ.
На зоне Крюков работал учётчиком на строительстве какого-то небольшого объекта. По лагерному телеграфу ему пришло сообщение: Русланова жива, здорова, переведена во Владимир и находится там в тюрьме…
Крюкова не трогали. В лагере под Тайшетом он пробыл до августа 1953 года.
Обвинительное заключение Руслановой предъявили 7 сентября 1949 года.
«Крюкова-Русланова, являясь женой генерала советской армии Крюкова (арестован за враждебную деятельность), установила через него тесную связь с одним из военачальников, претендовавшим на руководящую роль в армии и стране. Будучи осведомлена о бонапартистских настроениях последнего, Крюкова-Русланова в силу своего приближённого положения к нему всячески его популяризировала, приписывая незаслуженную славу.
Крюкова-Русланова в силу своего враждебного отношения к ВКП(б) и советскому правительству распространяла среди артистов клевету о советской действительности и с антисоветских позиций осуждала мероприятия партии и правительства, проводимые в стране».
Какое пустое, профессионально несостоятельное обвинительное заключение! Даже Жукова не назвали Жуковым, то есть своим именем. Хозяин не позволил. Маршал Победы по-прежнему был нужен ему. Но — покорным, верным и дисциплинированным солдатом, а не лукавым политиком. Таких и без того вокруг хватало.
Вообще обвинительное заключение — это «процессуальный документ, в котором подводятся итоги предварительного следствия, делаются обвинительные выводы, к которым пришёл дознаватель или следователь на основе исследования обстоятельств дела. В нём приводятся доказательства, подтверждающие совершение преступления и виновность лица в его совершении».
К делу приложена приписка следователя: «Вещественных доказательств по делу нет».
Но это ещё не всё. Русланова отказалась подписывать, что ознакомлена с обвинительным заключением.
Приговор Особого совещания при МГБ СССР от 28 сентября 1949 года: «Крюкову-Русланову за участие в антисоветской группе, антисоветскую агитацию и соучастие в присвоении государственного имущества заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на 10 лет, считая срок с 27 сентября 1948 года. Имущество конфисковать».
А дальше был Озерлаг. В разное время там отбывали срок писатели Александр Солженицын и Юрий Домбровский, Борис Четвериков, поэты Анна Баркова и Анатолий Жигулин, дочери атамана Семёнова, жёны Бухарина и Бориса Пастернака, а также пленные немцы и японцы, бандеровцы и власовцы.
Примерно в то же время, что и Русланова, в Озерлаг прибыл этапом поэт Анатолий Жигулин.
Из автобиографической книги Анатолия Жигулина «Чёрные камни»:
«Конвойных было шестеро. Двое шли впереди, двое по бокам, двое позади. Пятеро с автоматами. Шестой — начальник конвоя — с пистолетом и собакой.
Вели нас пустыми, немощёными, грязными после дождя улицами. Но было тепло, и светило солнце. Городок был серый, весь деревянный. Серые от ветхости и дождей домишки и заборы. Слева виднелось что-то похожее на небольшой заводик. Пахло сухим и мокрым деревом, смолою, креозотом. Справа, не видимые нам за домами, грохотали поезда. И со всех сторон, по всему окоёму, были густые зелёные, голубые и дымчатые синие дали — тайга. Тайга как бы хотела показать, как ничтожен в сравнении с нею этот (как его?) городишко Тайшет. Я чуть позднее там, на пересылке, написал стихотворение, которое начиналось строфою:
Улица стала узкой. Одна из женщин впереди нас, обходя лужу, споткнулась и упала, выронила ребёнка. Строй смешался. Я и низкорослый чернявый сосед мой слева помогли женщине подняться. Я подал ей запелёнутого ребёнка. Он моргал синими глазками и не плакал. И с интересом смотрел на меня.
Шедший слева и чуть позади нас конвоир, белесый дылда с тупым веснушчатым лицом, заорал:
— Не спотыкаться! Не падать! Какого… падаешь, сука!
Конвоир догнал нас (строй уже тронулся) и неожиданно ударил женщину прикладом автомата в спину чуть ниже шеи. Женщина снова упала. Я подхватил ребенка и вдруг услышал гневный картавый возглас своего чернявого соседа:
— Мерзавец! Как ты смеешь женщину бить! Подонок! Ты лучше меня ударь, сволочь! На, бей меня, стреляй в меня!
Картавый рванул на груди лагерный свой серый, тонкий, застиранный китель и нательную рубаху и пошёл на конвоира.
— Я тебе сейчас, сучий потрох, на память глаза выколю! Женщину беззащитную бьёшь, падла!
Я держал в правой руке младенца, а левой вцепился в Картавого:
— Не выходи из строя — он тебя убьёт!
— Ни хрена не убьёт — не успеет, у него затвор не взведён! Я его раньше убью!
С хвоста колонны к нам бежал, хлюпая по лужам, начальник конвоя и, стреляя в воздух из пистолета, неистово орал:
— Стреляй! Стреляй… вологодский лапоть! Взведи затвор и нажми на спуск! Он же вышел из строя! Он напал на тебя! Приказываю: стреляй — или я сам тебя сейчас пристрелю! Рядовой Сидоров! Выполняйте приказ!
Картавый всё шёл на солдата, а тот прижался спиною к серому забору. В глазах его был ужас. И руки его дрожали мелкой, гадкой дрожью вместе с автоматом. Он просто не понимал, что такое делается, он никогда не видел и не слышал подобного: безоружный человек шёл грудью на направленный в него автомат. Солдат оцепенел от страха. Если бы он начал стрелять (а он выпустил бы со страху все 72 пули одной очередью), я, как и Картавый, как и многие другие, был бы убит — я стоял почти рядом, чуть позади Картавого.
Картавый, видя, что начальник конвоя уже близко, смачно плюнул конвоиру в лицо и спокойно вошёл в строй. Теперь его уже нельзя было застрелить.
Подбежавший запыхавшийся начальник конвоя приказал:
— Ложись! Всем заключённым — ложись!..
Заключённые упали, легли в жидкую грязь на дороге. Младенцы и женщины плакали. Лежали мы в грязи часа два — пока не прибежало на выстрелы лагерное и охранное начальство. Пока составлялся начальный протокол обо всём происшедшем. Из разговоров я узнал, что Картавый — тяжеловозник (то есть имеет предельно высокий срок заключения — 25 лет, ссылки — 5 лет и поражение в правах на 5 лет). Лёжа в жидкой тайшетской грязи, мы и познакомились кратко».
