Книга Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917 - Федор Елисеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второй эшелон таманцев есаула Братухина приотстал от нашего, второго же эшелона, а третий эшелон был еще ниже в глубину. Третий эшелон кавказцев есаула Калугина наседал на свой второй эшелон и был от него в 100 шагах по дистанции. Турки перенесли свой огонь и по второму эшелону. Потом у меня в глазах получилась как бы «галлюцинация»: я вижу, навстречу нам бегут пешие казаки-таманцы с седлами за спинами. То бежали те казаки, под которыми были убиты лошади.
Обе головные сотни кавказцев как-то стали отклоняться влево от своего прямого направления, а потом, повернув по одному еще налево, скрылись где-то… Одновременно головные сотни таманцев повернули назад и веером, в полном беспорядке, карьером, с нечеловеческой быстротой неслись, прямо неслись на весь второй эшелон, ища спасения…
Наступила жуткая трагическая минута, не поддающаяся описанию… И мы почувствовали самое ужасное: атака жутко сорвалась.
Вся эта картина атаки продолжалась, может быть, чуть дольше пяти минут.
Мистулов, видя полный провал атаки и боясь быть смятым несущимися на нас таманцами головного эшелона, пришпорил коня, обогнал меня и, описав короткий полукруг, громко выкрикнул своему эшелону:
— По од-но-му-у!.. Кру-го-ом!
И взмахнув сложенной вдвое плетью, как на ученье, сам повернул своего коня назад — может быть, первый раз в своей боевой жизни…
Наш третий эшелон есаула Калугина, следовавший в непосредственной близости за своим вторым эшелоном, видя все это, сам повернул свои сотни «кругом»… А через несколько десятков шагов Мистулов, чтобы внести успокоение в ряды сотен, особенно громко, гортанно, как бы с досадой, выкрикнул:
— Ша-аг-го-ом!
И переведя в шаг своего разгоряченного коня, шел позади строя казаков — бледный, взволнованный, раздраженный и молчаливый.
Второй эшелон таманцев есаула Братухина также повернул «кругом».
Страх смерти в этом «огневе» оказался выше человеческого самообладания и страшней воинской дисциплины. И мы все видели и сознавали, что хлынувшие на нас головные сотни таманцев, спасающиеся от ураганного огня турок, еще минуту тому назад храбрые и послушные, теперь уже ничем не остановить. Они проскакали мимо нас, к своему полковому резерву. Резерв же таманского полка — две сотни, еще не достигшие сферы огня, делал какие-то перестроения, и к нему, как к матке улья, скакали казаки первого эшелона.
Огонь турок сразу же замолк, как уже ненужный… Полки немедленно были приведены в порядок и отошли в свое исходное положение — таманцы к северо-востоку, в ущелье, а кавказцы — к юго-востоку Долины Роз…
И то поле, по которому только что неслись в атаку 12 сотен конных казаков, сразу же обезлюдело. И затихло от огня…
Солнце закатилось, и сразу же наступила темная южная ночь, до утра скрывшая наши потери.
К 11 часам ночи обе головные сотни кавказцев присоединились к полку: они, как и таманцы, не выдержали огня турок и «свалились» влево, в какую-то котловину.
В глухую полночь наш полк присоединился к таманцам. Здесь мы узнали наши приблизительные потери:
— хорунжий Абашкин убит, и тело его осталось у турок;
— прапорщик Ширай контужен разрывом шрапнели;
— сотник Вася Демяник, командир 1-й сотни, нервно потрясен и отправлен на санитарный пункт;
— под всеми офицерами головных таманских сотен убиты лошади;
— сколько убито и ранено казаков и лошадей головных сотен Таманского полка — не выяснено, они остались «где-то там»… сильно пострадала 1-я сотня;
— у кавказцев под командиром 6-й сотни есаулом Флейшером убита лошадь; сколько убито казаков и лошадей — не выяснено.
1-й Таманский полк, как больше пострадавший, был оттянут на ночлег куда-то назад, а Кавказскому полку приказано оставаться «на месте начала атаки» и нести усиленное сторожевое охранение.
Ровно в полночь в стороне турок, на южном фланге, с хребта, что за ущельем, высоко взвилась в нашу сторону ракета и осветила и поле боя, и нас, кавказцев. Мы ждали ночной контратаки турок, но то, оказалось, был их условный сигнал к общему отходу.
С раннего утра вперед высланы сильные разъезды, которые не обнаружили турок и подобрали тела убитых казаков. Среди них был и хорунжий Абашкин, в одном белье, исколотый штыками. У окопов лежала убитая его дивная гнедая кобылица…
Абашкин дошел до окопов турок…
Атака производилась на каменистый подъем с валунами, приблизительно в 10 градусов. Это — тоже безумие.
9 июля, миновав вчерашнее поле боя и следующую за ним котловину, полки вошли в лесистые горы и заняли кряж.
Как гибнут казаки…
Ординарец от 5-й сотни подъесаула Авильцева был послан с приказанием в свою сотню. Шел горячий бой. Из орудий турки обстреливали и наш гребень, и все то, что было за ним. Наметом казак Рябцев (станицы Терновской) возвращался к штабу полка по главной дороге. Над «тремя командирами» прошипел снаряд, и шрапнель разорвалась над самым казаком, застлав его дымом. Послышался тот плач, которым плачет заяц, когда он бывает схвачен гончей собакой за шею. И когда разошелся дым — на дороге беспомощно барахтались и лошадь, и казак Рябцев. Потом возгласы умолкли, так как казак был уже мертв.
10 июля, преодолев еще один лесистый хребет, бригада вышла на шоссе Трапезунд — Эрзинджан. Здесь мы пропустили мимо себя наших родных пластунов 4-й Кубанской бригады, с севера шедших по шоссе в Эрзинджан.
Запыленные с ног до головы, в гимнастерках, в неизменных своих папахах, небритые и усатые, с примкнутыми к винтовкам штыками, с уродливыми вещевыми мешками за плечами, с потрепанными грязными холщовыми сумками через плечо, в которых находились и пища, и разные походные причиндалы, они мало походили на регулярную пехоту… Но — скорым шагом и с задорным видом они двигались по пыли в раскаленный, жаркий день так молодецки, что мы, конница, пришли в восторг и шумно приветствовали их густые ряды, шедшие «не в ногу» и где кто хотел. Их офицеры в своих изношенных и потертых костюмах никак не выделялись среди своих братьев-казаков.
Наша бригада не дождалась прохода всей колонны пластунов, так нам дорогих по крови, по нашей Кубани, и двинулась куда-то на запад.
Взобрались на громаднейшее плато. Каменистая почва. Солнцем выжженная трава. Ни сел, ни кустика, ни деревца кругом, куда хватает глаз. От самого Мемахатуна никакого подвоза ни продуктов, ни фуража. Все жители ушли со всем своим скарбом. У казаков давно вышел запас сухарей. Иногда доставали мясо, оставленный одиночный скот, варили суп не только что «без ничего», но и без соли. Ну, какая там была еда?
Я заметил, что казаки на привалах, рассыпавшись, что-то искали в высохшей траве и ели.
— Што вы едите? — спрашиваю, сам голодный.
— Да ягоды, ваше благородие! — отвечают они. Попробовал я их, эти ягоды… — что-то вроде морошки, кисло-горькое, сморщенное от лучей солнца. Попробовал и… выплюнул.
