Книга Мой милый Фантомас (сборник) - Виктор Брусницин

— Ты становишься брюзглив — это признак.

Вообще говоря, доводились ситуации изрядные. В Индийском океане раз вляпались в сносный шторм. Этак баллов семь. Егор позже вспомнил, как юношей первый раз попал в Русский музей и его раздавил «Девятый вал» Айвазовского. Это грандиозное сияние, величественность океана ахнули, попав, вероятно, в нужном ракурсе на паренька. Никогда более Егор не получал такого впечатления от живописи. А воочию ничего подобного. Море чарующе враждебно, в драном, патлатом небе ярятся редкие сполохи, и тут же набычившиеся гребни волн умываются кровью, уже шальные кляксы бирюзы кажутся неуместными. Первобытная громада стихии в эти минуты особенно доходчива. Коверкающиеся каскады бурунов осатанело произвольны, волны грызутся, ухают, сцепляются остервенело друг с другом, извергая фейерверки брызг, в лицо роется нервная пена. Ветер прерывистый, хлещет, словно пощечинами. Волглость непомерная, все набухает, тяжелеет, трудно дышать. Сердце троит.

Капитанил Вовка, с ним наверху еще кто-либо попеременно — остальные набились в кают-компании, валандались на скамьях, хватались друг за друга. Легкое суденышко мотает как плевок — все зловеще скрипит, кашляет, недужничает. Отменно чувствительно. Чей-то голос советует расползтись по каютам и лечь, чтоб меньше укачивало, но не трогаются (собирали потом блевотину). Чрезвычайно хочется курить и никто не смеет. В голову приходят самые решительные фантазии и просятся инициативы.

Егор натурально испугался, мрачно и обильно, щерясь в желчной иронии, говорил:

— А знаете, самоубийство ничуть не порочно. Оно имеет причины — отсутствие любви, веры, безнадежность, боль разного рода и так далее — которые, как ни крутите, более отчетливы, нежели мотивация тяги к жизни… А что жизнь? Ожидание счастья?… В итоге наркотик и… существование буднями. Собственно, тяга к жизни — это инстинкт. А инстинкт, не находите ли, порочен. Все беды на земле: войны, стяжательство, предательства всякого рода — от инстинкта… Собственно, Христос, — разорялся Егор, ежась, — велик единственно тем, что опровергал инстинкт. Ну возьмите, как я могу не возжелать жену ближнего? На Клаудиу Шифер что ли дрочить? — так она бесплотна. Звезды — образы, возбуждающие древние позывы… Библейский Онан-то, кстати, был целомудрен, ибо отказал отцу, по существу, в клонировании, практикуя метод прерванного сношения в отношении жены умершего брата. И бог кокнул его, противореча своим же принципам — каковых, впрочем, у него нет. Христос всюду торговал богом, который и есть даже не образ и не мечта — а оплот страха.

— Ты прекращай тут заворачивать! — возмущались приятели скорей непогоде.

— А — вот! Признаемся в поражении! — угрюмо ликовал Егор. — Наш страх-то — суррогат. Тащимся, — и тщимся, профанируя истинный поступок, имеется в виду настоящее завершение.

Далее бесстрастно, стало быть, уже не придуриваясь, замечал:

— Собственно, только отцовство, и то при маленьких детях хоть как-то может оправдать присутствие… Мы в большинстве — всего лишь свидетели. И то не знамо чего именно… Вера, следовательно — торжество дебильности и рабства. — Заключал уныло: — Нет ничего лживей механической фразы врачей: мы его теряем…

Впрочем, происшествие случилось краткосрочным: часов через шесть ветер упал. Однако что-то из такелажа пришлось поправлять.

— Отличная передряга, — подытожил Вова…

Бывают дни, когда цвет неба насыщенней, чем моря — кажется, природа перевернута, потрясающее ощущение. Зарубин уверял, что в такие дни воздух имеет вкус яблок. Идти в медузах, гиблый шорох, будто вода болеет — возникают мысли о смысле жизни… Чешуйчатое, ослепительное море при уходящем солнце.

* * *

Джек Тоцци, американистый итальянец, либо наоборот — во всяком случае, существовал главным образом в Америке. Это он устроит Егору веселую жизнь. Познакомились в Камольи, имела присутствие в одной траттории смешливая барменша Карина (она претендовала на «ристоранте»), что при всяком слове норовила закатиться и клевала притом головой вниз, ибо обладала жуткими зубами, и поскольку Егор обещал свозить ее в Россию и совершить чудо, но регулярно этого не исполнял, та смотрела при его появлении смесью вожделения и огорчения, взятого, конечно, из мнения, что могла бы давно исправить неудачу в вотчине. Собственно здесь в заведении с американистым и познакомились.

Он был внушителен. Характерный раздвоенный подбородок, цепкий и каменный глаз и беспорядочно-изысканная шевелюра. Его ухоженность стремилась в зрение. Не единой чертой: жестом, улыбкой, манерой глядеть — не имел схожести с Бредом Питом, — самая комплекция была изрядная, далекая от прототипа — а все одно получил от Егора данное обозначение (разумеется, за глаза, при Джеке вслух это не произносилось). Занимательно, что никто событию не возражал. Между прочим, тот отплачивал вязким взглядом и истинным вниманием к Егору. Потчевался громко, фундаментально, сыто и внятно говорил за обедом, глубоко уместившиеся глаза были юрки и цепки — отчего-то складывалось впечатление, что и на родине он выглядит иноземцем. Размашисто и плавно шел. Егор сразу заподозрил, что подцеплен — так тот был красочен. И, несомненно, казался двуличным.

В принципе Егор к таким был страстен. Тут предполагалась игра: мимолетное угадывание свойств, неизбежная рефлективная буза, непроизвольное выпрастывание, присущее всякому соревнованию. И потом — тело, кажется, привыкло к погоде. Наконец погода дрянно соответствовала чистоте улиц, наемным улыбкам обитателей, ровным ногтям, навязчиво глядящим из шлепок.

Кажется, здесь его ударило отчетливо — он попросту не востребован. Мир гадок — наращиваемая уже и не комфортность, навязчивость вещей (реклама воистину стала единственным искусством) делает из людей стадо, призванное жрать, смотреть, эмоциональничать согласно тому обстоятельству, что надо что-то изменить («хорошо — уже плохо»). Эта мысль была столь ясна и продолжительна, что ленностна сама по себе.

Пристрастие Джека к Егору, было небеспричинным, и чтоб стало понятно, придется повспоминать.

Дело состоялось в конце прошлого века — какая прелесть эти слова. Жили романтично: криминал уже не висел над всяким посягающим, но имена еще имели хождение, наконец, вот-вот предстоял дефолт. Егор, посмотрел кинофильм, в нем совокупительный акт парень и девушка совершали в прачечной. Пришла мысль: вот отчего так землисты процессы в российском исполнении — отсутствуют прачечные.

Идея воскресла совершенно неожиданно в новом веке — благодать набирала силу — когда один из мимолетных приятелей посетовал на то, что хочется быть полезным. Сумма денег «полученных» к тому располагает… Да вот же — мероприятие, озарился Егор от приязни к человеку (сумме?) — «прачешные». И что вы думаете, тот взялся. Егор купно, и вновь ощутил в себе расторопность деловара, и многими, отнюдь не изнурительными усилиями, внес лепту в создание предприятия. Изыскивали общежития, подобающих начальников, договаривались с сериальными поставщиками агрегатов, кои тогда в регионе катастрофически отсутствовали, занимались суррогатом. К счастью, тогда ели напропалую, это раз; два, гламур пошел брать силу — то есть коррекция зубов выходила значимой вещью, то есть собственные вложения существовали. И раскрутились же. Правда, приязнь к соучредителю исчерпалась.