Книга Гимн Лейбовицу - Уолтер Миллер-младший

Книга представляла собой сатирический стихотворный диалог двух агностиков, которые пытались с помощью логических рассуждений доказать, что существование Бога нельзя доказать с помощью логических рассуждений. Им удалось только продемонстрировать, что о математическом пределе бесконечной последовательности «сомнения в уверенности, с которой нечто подвергается сомнению, известно, что про него ничего не может быть известно, если “нечто, подвергающееся сомнению” является предваряющим предположением “непознаваемости” того, что подвергается сомнению». Они также доказали, что предел этого процесса может быть лишь эквивалентом заявления об абсолютной уверенности, выраженного в виде бесконечного ряда отрицаний уверенности. В тексте содержались следы теологической алгебры святого Лесли, и, хотя это был поэтический диалог двух агностиков, обозначенных как «Поэт» и «Тон», он призрачно намекал на возможность доказать существование Бога с помощью эпистемологического метода. Однако рифмоплет был явно сатириком: и Поэт, и Тон, даже согласившись, что абсолютная уверенность достигнута, не отказались от своих агностических убеждений, а сошлись на выводе: «Non cogitamus, ergo nihil sumus»[121].

Аббат Зерки пытался понять, то ли это высокоинтеллектуальная комедия, то ли язвительная клоунада, но вскоре книга ему наскучила. С башни было видно шоссе, город и столовую гору за ним. Он навел бинокль на гору и какое-то время наблюдал за стоящим над ней радаром, однако там, похоже, ничего необычного не происходило. Зерки посмотрел на лагерь «Зеленой звезды» в парке у шоссе. Парк отгородили канатами. Кто-то ставил палатки, бригады рабочих подключали лагерь к газопроводу и электросети. У входа в парк несколько человек поднимали какой-то знак, но боком к аббату, и он не мог прочитать, что на нем написано. Почему-то эта бурная активность напомнила ему о бродячем «карнавале», прибывшем в город. Еще там был какой-то большой красный двигатель с топкой и чем-то вроде бойлера непонятного назначения. Люди в форме «Зеленой звезды» мастерили что-то вроде маленькой карусели. На обочине стояло не менее дюжины грузовиков с лесоматериалами, палатками и раскладушками. Один, похоже, привез огнеупорный кирпич, а другой был нагружен горшками и соломой.

Горшками?

Аббат внимательно посмотрел на то, что лежало в кузове грузовика, и слегка нахмурился. Грузовик привез урны или вазы, все одинаковые, плотно упакованные и переложенные пучками соломы. Аббат уже видел такое, только не мог вспомнить – где.

Еще один грузовик привез огромную «каменную» статую – возможно, из армированной пластмассы, и квадратную плиту – очевидно, постамент. Статуя лежала на спине, опираясь на деревянный каркас и прокладки из упаковочного материала. Аббат видел только ноги и вытянутую из соломы руку. Статуя была длиннее кузова, и ее босые ноги высовывались за пределы задней дверцы. Кто-то привязал к одному из больших пальцев красный флажок. Зачем отводить целый грузовик для перевозки статуи, когда он мог бы доставить продовольствие?

Аббат последил за людьми, которые устанавливали знак. Наконец, один из них опустил свой угол знака и залез по лестнице, чтобы поправить кронштейны над головой. Знак покосился, и Зерки, наклонившись вбок, смог прочитать надпись:

ЛАГЕРЬ МИЛОСЕРДИЯ № 18

ЗЕЛЕНАЯ ЗВЕЗДА

ПРОЕКТ ГРУППЫ ПО БОРЬБЕ С КАТАСТРОФОЙ

Аббат торопливо перевел взгляд на грузовики. Керамика!

Внезапно он вспомнил. Однажды, проезжая мимо крематория, он видел людей, которые выгружали точно такие же урны из грузовика с логотипом той же компании. Он снова повел биноклем из стороны в сторону, разыскивая грузовик с огнеупорным кирпичом. На прежнем месте его не оказалось. Наконец аббат нашел грузовик – его припарковали уже за ограждением. Люди укладывали кирпичи рядом с большим красным двигателем. Аббат снова осмотрел его. То, что на первый взгляд показалось ему бойлером, теперь напомнило ему печь или топку.

– Evenit diabolus![122] – зарычал аббат и направился к лестнице.

Доктора Корса он нашел в мобильной лаборатории во дворе.

Врач прикручивал желтый билетик к петлице пиджака какого-то старика и одновременно говорил пациенту, что ему нужно ненадолго пойти в лагерь отдыха и слушаться медсестер, но все будет в порядке, если он о себе позаботится.

Зерки холодно наблюдал за действиями врача, сложив руки на груди и покусывая губы. Когда старик ушел, Корс настороженно посмотрел на аббата.

– Да? – Он заметил бинокль и снова вгляделся в лицо Зерки. – А!.. Что я мог поделать? Я совершенно бессилен.

Аббат несколько секунд смотрел на него, а затем вышел. Вернувшись в кабинет, он приказал брату Патрику связаться с самым главным начальником «Зеленой звезды».

– Я хочу, чтобы ваши люди покинули монастырь.

– Боюсь, это совершенно невозможно.

– Брат Пэт, свяжись с мастерской и вызови сюда брата Лафтера.

– Его там нет, господин аббат.

– Тогда пусть пришлют мне плотника и художника. Любых.

Через несколько минут прибыли два монаха.

– Немедленно изготовьте пять легких табличек, – сказал им аббат. – С прочными длинными ручками. Достаточно большие, чтобы их было видно издалека, но легкие, чтобы человек мог носить их несколько часов и не устать как собака. Сумеете?

– Разумеется, господин аббат. Что на них должно быть написано?

Аббат Зерки написал нужный текст.

– Пусть буквы будут крупные, яркие. Таблички должны кричать. Это все.

Когда они ушли, он снова вызвал брата Патрика.

– Брат Пэт, найди мне пять молодых здоровых послушников – предпочтительно с комплексом великомученика. Предупреди, что их ждет судьба святого Стефана.

«Когда об этом узнает Новый Рим, меня ждет кое-что похуже», – подумал он.

28

Вечерню уже отслужили, но аббат остался стоять на коленях в темной церкви.

Domine, mundorum omnium Factor, parsurus esto imprimis eis filiis aviantibus ad sideria caeli quorum victus dificilior…[123]

Он молился за группу брата Джошуа, за людей, которые отправились на космический корабль, чтобы взлететь в небо – навстречу большей неопределенности, чем та, с которой когда-либо сталкивался Человек. За них нужно много молиться, ведь именно путник наиболее подвержен трудностям, которые становятся испытанием для веры и терзают разум сомнениями. Дома, на Земле, у сознания есть смотрители и наставники; там, снаружи, сознание в одиночестве, оно разрывается между Господом и Врагом. «Пусть они будут несгибаемыми, – молился аббат, – пусть они останутся верны принципам ордена».