Книга Рожденный в сражениях... - Сергей Хорев

Фрунзе поднял тяжелую черную трубку телефона, — На двадцать часов вызовите ко мне Котовского и Слащева.

Сталин работал. Стопки книг и справочников, переводы иностранных газет и журналов, листки бумаги, исписанные с множеством правок и понятных только ему значков. Работа предстояла адская. Используя уникальную историческую обстановку, используя сложившиеся противоречия между побежденной Германией и остальной Европой, вбить между ними клин. Расшатать и в итоге разрушить веками сложившийся союз против России. Сделать все, чтобы Германия восприняла СССР как своего единственного союзника и партнера. Единственную силу, дружественную силу, которая позволит разорвать оковы Версальского мира. Пускай немцы возрождают свою великую Германскую империю, а мы будем возрождать свою. Сейчас, когда в Лиге Наций обсуждают проекты исключения Советского Союза из этой Европейской говорильни, есть возможность красиво и громко хлопнуть дверью. Чичерин с Молотовым уже готовят проект заявления, в котором СССР признает полностью незаконными все статьи Версальского договора, особенно в его части касающейся Германии и считает себя ОБЯЗАННЫМ оказать Германии всю возможную помощь в случае любой агрессии со стороны третьих стран. Японцы, скорее всего в открытую не поддержат, сохранят нейтралитет. На большее мы пока и не рассчитываем. Пока. Если только не помешают.

Похоже, даже до русской интеллигенции, привыкшей во всем равняться на запад, стало кое-что доходить. В свое время, русский философ Ильин сбежал из России от «ужасов большевизма и попирающих всякие демократические свободы тиранов», а теперь видимо на своей шкуре почувствовал всю прелесть этой демократии. «Живя в дореволюционной России, никто из нас не учитывал, до какой степени организованное общественное мнение Запада настроено против России и против Православной Церкви. Западные народы боятся нашего числа, нашего пространства, нашего единства, нашей возрастающей мощи (пока она действительно возрастает), нашего душевно-духовного уклада, нашей веры и Церкви, наших намерений, нашего хозяйства и нашей армии. Они боятся нас и для самоуспокоения внушают себе… что русский народ есть народ варварский, тупой и ничтожный, привыкший к рабству и деспотизму, к бесправию и жестокости… Европейцам нужна Дурная Россия; Варварская, чтобы «цивилизовать» её по-своему; Угрожающая своими размерами, что бы её можно было расчленить; Завоевательная, чтобы организовать коалицию против неё; Реакционная, Религиозно-Разлагающая, чтобы вломиться в нее с пропагандой реформации или католицизма; Хозяйственно-Несостоятельная, чтобы претендовать на её «неиспользованные» пространства, на её сырьё или, по крайней мере, на выгодные договора и концессии. Именно поэтому, следуя тайным указаниям европейских политических центров, которые впоследствии будут установлены и раскрыты исторической наукой (Зачем ждать «впоследствии»? Мы уже сейчас знаем!), Россия клеветнически ославлена на весь мир как оплот реакции, как гнездо деспотизма и рабства, как рассадник антисемитизма… Движимая враждебными побуждениями Европа заинтересована в военном или революционном крушении России. Она не скрывает этого. Она делает все возможное, чтобы это осуществилось. Поэтому, с кем бы мы ни говорили, к кому бы мы не обращались, мы должны зорко и трезво измерять его мерилом его симпатий и намерений в отношении единой, национальной России и не ждать: от завоевателя — спасения, от расчленителя — помощи, от религиозного совратителя — сочувствия и понимания, от погубителя — благожелательства, от клеветника — правды».

Как все правильно! Как все верно и справедливо! Неужели раньше нельзя было сообразить?!

Слащев

Слащев отогревался от охватившего его озноба, прислонившись спиной к раскалившейся печке, установленной в отрядной канцелярии. Руки уже согрелись и только слегка покалывали в кончиках пальцев. А вот пальцев на ногах он пока не чувствовал. И прекрасно понимал, что когда начнет чувствовать — весело не будет. Знал из прошлого опыта, когда не заметил и отморозил уши, как это бывает. Чуть по полу не катался, когда в тепло попал. Была, правда, уверенность, что появившаяся после переноса способность к восстановлению некритически поврежденных тканей, не даст проявиться сильной боли. Но насиловать лишний раз организм тоже не хотелось. Кто знает, как и когда это может аукнуться. Из открытой печной дверцы огонь бросал пляшущие блики пламени, добавляя их к свету настольной лампы. Напротив, возле стола сидели его заместитель и инженер, который к данному моменту уже успел согреться и сейчас, расстегнув гимнастерку и облокотившись на стол, прихлебывал горячий чай. С инженером ему повезло. Павел Швыдкой. Паша. Колоссального технического чутья человек. Вроде бы, как потом, возможно, будут говорить, без самого «верхнего» образования, а посмотрит на какую заминку, хмыкнет и предложит четкий работающий вариант. С его появлением вся техническая самодеятельность, о которой Слащеву постоянно намекали, вошла в организованные рамки. Рамки, которые её не только не ограничивали, но, наоборот — результатов стало больше. Ну, правильно. Одно дело — от случая к случаю, и совсем другое — когда любая мысль или идея будет выслушана, оценена и оформлена должным образом.

Заместитель тоже оказался удачным. Блюхер. Владислав Васильевич. Первое время Слащев ожидал подляны. Как же — два генеральских сынка собрались. Разных формаций, так сказать — старой и новой. Уживутся два медведя в одной берлоге? Особенно, когда оба с претензиями. Поэтому первое время Слащев ходил, ощетинившись, в постоянной готовности дать отпор и, если что, поставить на место. Но Владислав, к радости командира, оказался спокойным понятливым человеком. Заместителем и помощником. Поэтому на настоящий момент он просто Славка. Вот и сейчас, хотя давно уже отбой, кукует в канцелярии вместе с ними. Как же так, командир сопли морозит, обходя расположение, а заместитель спать пойдёт? Правды ради надо сказать, что сопли командир морозил последние минут сорок. Действительно обходя расположение. А до этого, вместе с инженером и добровольными помощниками, число которых пришлось сократить раз в пять, поскольку желание выразили почти все, они корячились в ангаре, переставляя двигатель в доставленном из Липецка БТ-2.

— Ну, что, инженер? Вроде получилось. Как мыслишь?

— Там видно будет. Заведем, попробуем. Если пойдет, значит, почти получилось.

— Почему почти?

— А кто знает, как у него центровка изменилась? Посадишь людей, а он фрикционы рвать начнет. Дополнительными колесами мы корпус разгрузим, понятно, а как оно дальше… Надо смотреть. Так и не надумал десантный отсек сверху закрыть?

— Не вижу смысла, Паша. С бортов от пуль десант защищен, а на пушки машину гнать глупо, не та у неё задача. Если наша идея сработает, потом на её основе можно будет и что-то цельно-защищенное делать. Но это не наша с тобой работа. Это уже пусть танковые конструкторы думают. Нам важно предложить и проверить. Я так понимаю. Ну что, отцы-командиры? По маленькой, для сугреву, и на боковую?

Не получилось. Ни по маленькой, ни на боковую. Затренькал телефон, вызвав мгновенную настороженность. Блюхер снял тяжелую эбонитовую трубку. Пару секунд послушал и передал её отлепившемуся от печки Слащеву.