Книга Эпоха мертворожденных - Глеб Бобров

– И высоко летели товарищи?

– Да нет, Павел Андреевич, третий этаж – что там прыгать… Перепуганную маму, вместе с фибровым чемоданом, кидают на заднее сиденье драндулетки союзников и весело везут в направлении славной Крындычёвки, лет десять уже как переименованной в Красный Луч – к родителям отца. На окраине Таганрога молодых вяжут и кидают в каталажку. Дело к трибуналу: дезертирство в военное время, самоуправство, тяжкие телесные и что там ещё контора навояла.

– Сорок шестой говоришь, Деркулов? Могли и – к стеночке…

– Могли… Приехало отцово начальство, приволокли настоящего многозвездного генерала, отдали джип, трофейное оружие, еще какие-то презенты. Отмазали, одним словом. Но папе такого залёта не простили и с благодатной Германии отправили служить под Читу, где он, схватив еще пару обморожений и сдвинув засевшие в плече пули, как раз, в год прощания с Иосиф Виссарионычем, был демобилизован по болезни. Даже "инвалида войны", к слову, не дали, хотя понятно, откуда у паралича – ноги росли. Такая романтика, товарищ полковник.

– Да, были люди… давай Деркулов, за отцов наших – стоя!

Подмораживало. Шебурша по крыше вагончика, слепой промозглый дождик сменился мокрой ледяной крупой. Два масляных радиатора и внутренний подогрев позволяли двум тяжеловесам не обращать внимания на шалости природы.

– То-то и оно, Павел Андреевич. Посмотришь вокруг, сличишь с прошлым, благо есть с чем сравнивать и – диву даешься, как все обмельчало, удешевилось. Понимаете, мы – жили в Стране и, вдруг, попали на задворки цивилизации. В государство второго сорта…

– Как ты сегодня сказал, Кирилл Аркадьевич: эра лилипутов? Похоже… Все рожденные в пятидесятые-семидесятые сюда угодили. Как принято обозначать у наших модных публицистов – "еще одно потерянное поколение".

– Да нет, товарищ полковник. Не просто – эра лилипутов. Глубже… Даже не так… Намного хуже! Время обострившегося выбора – хочешь изменить что-то к лучшему – готовься к жертве, к кресту. Топай собственными ножками на персональную Голгофу. И теперь – только так. Альтернатива – вскрыв вены, тихо умри в подвале неотомщенной жертвой: без яиц и с порванным очком. Это не я придумал, это универсальный закон бытия. Так уж повелось на нашем шарике – все на заклании держится. Только сейчас – все сконцентрировалось до предела и мы все попали на обычную стезю обреченных. Либо – с гранатой под танк – героем, либо под нож мясника – бараном. Так что, нет теперь никакой проблемы "потерянного поколения". Всё, о чем мы говорим – категории потерянной эпохи. Понимаете?! Эпохи мертворожденных!

* * *

Бешеная жара раскаляет машину до состояния "сижу в духовке". Не то, что задница – даже бронежилет промок сквозь титано-победитовые пластины. Сколько не заливай воды в пузо, всё тут же входит белыми хрустящими пластами на штанах, майке и разгрузке. Представляю, как от меня воняет. Кроссовки, не иначе, сами по себе – химико-бактериологическое оружие – вместо гранат можно использовать. Мы-то уже принюхались, не замечаем – неделю сидим на окраинах Луганска, встречаем колонны ополчения, блокируем смычку Краснодонской и Большой Объездной трасс. Наша зона ответственности – Острая Могила, но гоняют в преддверии неминуемого штурма Луганска, как мальчиков, по всему городу. Со дня на день – завертится мясорубка, а я еще граниками, как следует, не затарился! Да и ни помыться, толком, ни поспать, ни подготовиться – то туда, то сюда: сделай, обеспечь, прикрой, смотайся. Вот где прочувствовал разницу: Воропаев – это тебе не Колодий. Тот хоть связей моих побаивается, даром что уже комбриг, а этот – черту на клык даст, не перекрестится. Еще и не напоишь лосяру, как заведется: сам не расслабляется и другим не даёт.

Только вернулся из расположенного в развалинах аккумуляторного завода штаба группировки, как опять дёргают. На этот раз, какого-то хрена, Ваня Погорелов – очкатый корректор из моей бывшей контрпропаганды, домахался до СОМовцев из блокпоста аэропортовской трассы – найти меня по связи и попросить подъехать к госпиталю. Что там за движение, не представляю…

Ну, приехал, дальше – что? Где тебя искать, Ванечка? Ау! Бывшая областная больница – не полевой лазаретишка… О! увидел редакционный "Шеврон"[145]с огромными синими буквами PRESS. Подъезжаю напрямки по бывшему газону.

Возле открытой машины никого. Пороги задней правой двери, полы и весь диван – залиты почерневшей кровью. На полу – обрывки заскорузлых тряпок. Вот блядь! Кого?!

Ждал минут пятнадцать – искать по больнице бесполезно. Это раньше было по отделениям – теперь одна огромная военная травматология. Девять этажей забиты и, раненых, какого-то хрена, до сих пор не эвакуируют. С другой стороны – куда их вывозить? Только в Россию, ближе – некуда.

Гридницкий увалился в тени и тупо вырубился. Намотался за эти дни пацаненок, что тот Шарик. Пусть поспит…

Наконец, из центрального входа появляется долговязая нескладная фигура. Бежит вниз по лестнице, как цапля – растопырками костлявых локтей, словно крыльями, справляться с несвойственными задачами телу помогает. Не дружил со спортом в свое время наш ботан, совсем не дружил.

Подлетает. Очки перекосились, сам растрепан, штаны перепачканы засохшими бордовыми пятнами, глаза дурные, шалые.

– Кирилл Аркадьевич, хорошо, что вы приехали…

– Слюной не брызгай, Вань… Что стряслось?

– Екатерина Романовна подорвалась…

Поднятый с поджопника Лёха, протирая красные кроличьи глаза, долго не мог уяснить – зачем ему просыпаться и сторожить нашу закрытую машину.

Пока шли в отделение, выслушал сбивчивый рассказ о банальной невезухе. Остановились "по ветру". Отошла девка за угол полуразрушенного здания. Взрыв. Ноги нет. Вся в кровище. Никого рядом. С Вани, водителя и еще одного журналиста, толку, как от телевизоров в туалете. Ели успели довезти.

Начальник реанимационного отделения с порога взревел матом, но потом вспомнил, как штопал меня под Александровском и смилостивился: заставил снять амуницию, надеть халат, колпак и закрыть ноги. Полиэтиленовые одноразовые бахилы налазить на воловьи говноступы сорок пятого размера, естественно, отказались. Пришлось обуться в обыкновенные пакеты и замотать собранные гармошкой концы скотчем. Ваню, дабы не дергался, посадили в уголок – успокаиваться.

Пошёл…

Катя, уткнувшись огромными кукольными глазами в засранный мухами потолок, лежала в углу под стеночкой. Местами влажная, пятнистая простыня закрывала ее от подбородка до бедер. В двух местах на груди она аккуратно бугрилась, просвечивающими через тонкую ткань сосочками. Одной ноги не было чуть выше колена. Второй – чуть ниже. Левую руку ампутировали как раз посередине меж локтем и запястьем. Правая, с вогнанным в вену катетером, мертвой белой рыбой расслабленно лежала на краю, сияющей никелем рычагов и домкратов кровати. В прозрачной колбе капельницы беззвучно отсчитывались мгновения надежды. Повязки, намокши грязной бордово-желтой охрой, только подчеркивали отсутствие конечностей. Между ног, из-под простыни, тянулись за кровать какие-то трубки.