Книга Самозванец - Сергей Шхиян

Поминальное застолье, как водится, постепенно приобрело масштаб национальной пьянки, и приказные на халяву так назюзюкались, что вполне могли стать жертвой еще одного пожара. Однако на этот раз все обошлось, и к рассвету гости и местные поминальщики начали засыпать на тех местах, где их смог свалить Бахус.

Я пил умерено, стараясь придерживаться золотой середины: не очень выделяться в теплой компании, но и не потерять, как говорится, трезвый ум и твердую память. Когда окончательно рассвело, я вышел из господской избы. День обещал быть дождливым, похолодало, и низкие быстрые тучи едва не цепляли верхушки деревьев. В голове шумело от выпитого и бессонной ночи. Двор был пуст. Пока никто не мешал, я опять пошел к сгоревшей избе. За прошедшие день и ночь пожарище дотлело, и пепел почти остыл. Теперь можно было, не боясь обжечься, попытаться разобраться со своими сомнениями.

Палки, которой я давеча ковырялся в золе, там, куда я ее бросил, не оказалось. Сначала я не обратил на это внимания. Ее вполне могли утащить местные ребятишки. Я прошелся по двору, подобрал обломок жерди и вернулся на пожарище. Как уже говорилось, меня интересовало, не была ли подперта снаружи входная дверь, и где застала смерть бражников.

Разбираться с золой оказалось делом муторным. Нижние венцы избы до конца не сгорели, так что все время попадались куски обугленного дерева, которые нужно было убирать. Вскоре я добрался до первых обгоревших костей, Зачем мне все это было нужно, объяснить сложно. Обвинять в поджоге и умышленном убийстве саму Наталью или кого-то из дворни я не собирался, да это и было бесполезно. Следствие в те времена велось по одному образцу, обвиняемых пытали, пока они не сознавались в преступлении, или, если позволяло здоровье и нервная система, объявляли невиновными, скорее всего, я просто хотел понять сам, что же здесь все-таки произошло.

Когда я разгреб верхний слой золы, сразу же нашлись два почерневших черепа. Это могло говорить о том, что, по меньшей мере, два человека пытались выбраться из дома, но почему-то не сумели, Дальше — больше, жердь выворотила третий череп, На этом можно было поиски прекратить, для меня уже все было ясно.

Я выбрался с пожарища, отряхнул с себя прах и, сколько смог, сажу, после чего пошел к колодцу умываться. Именно там, недалеко от него, в кустах, мне и попалась на глаза главная улика преступления: обожженный бердыш со сгоревшей деревянный ручкой, То, что его забросили сюда совсем недавно, можно было понять по примятой траве, на которой он лежал, и моей вчерашней палке, валяющейся рядом.

Никого другого, кроме вчерашнего красавца, в попытке скрыть улики преступления я не заподозрил, осталось только выяснить, кто он такой и какое имеет отношение к погибшему Требухину.

Пока я умывался и очищал одежду, во дворе начали появляться люди, судя по одежде и поведению, холопы. Я подозвал какого-то парня со смышленым лицом и спросил о таинственном красавце. Он долго пытался понять, кем я интересуюсь, но так и не смекнул, о ком идет речь. Впрочем, возможно, это я не смог ему толком объяснить, кто мне нужен. Пришлось набраться терпения и ждать, когда встанут все гости.

Проболтавшись без дела с полчаса, я встретил своего рынду. Он уже оправился после своего ночного любовного подвига и, став настоящим мужчиной, смотрел на меня едва ли не свысока.

— Иди, готовь лошадей, мы скоро отсюда уезжаем, — сказал я.

— Это еще зачем? — не скрывая недовольства, спросил он.

— Нам здесь больше нечего делать.

Парнишка скорчил недовольную рожу и независимо повел плечом:

— Я хочу остаться! У меня здесь Аксинья!

Кажется, у меня на корабле назревал бунт. Начинающий половой гигант влюблялся во все, что носило юбку.

— Хочешь сгореть, как боярин? — спросил я. Ваня набычился и смотрел на меня исподлобья злыми упрямыми глазами.

— Я все равно останусь!

Спорить с ним, пока он находился в таком состоянии, было бессмысленно.

— Хорошо, оставайся. А мне пойди и оседлай донца.

Парнишка завилял глазами, потом повернулся так, чтобы не встретиться со мной взглядом, и неожиданно заявил:

— Боярышня не велела!

— Какая боярышня? — не сразу понял я. — Наталья?

— Наталья Прохоровна! — поправил он.

Это было уже круто, такого поворота событий я не ожидал, Наталья начинала наглеть не по дням, а по часам. Вот тебе и феодализм в действии!

— Хорошо, я сам с ней поговорю, — сказал я и, не откладывая в долгий ящик, пошел выяснять отношения с бывшей возлюбленной.

В господской избе вповалку, кто на лавках, а кто и просто на полу, спали гости. Я прошел, переступая через тела, к лестнице, ведущей в терем боярышни. Навстречу мне метнулась какая-то женщина и залопотала, преграждая дорогу:

— Куда, куда, туда нельзя, боярышня отдыхает!

— Тогда пойди сама и скажи своей боярышне, что мне нужно с ней поговорить! — сердито сказал я.

— Никак невозможно, государь-батюшка, она изволит почивать!

— Значит, разбуди! — рявкнул я так, что начали поднимать головы спящие гости.

— Кто там шумит? — раздался сверху нежный Наташин голосок.

— Наталья, мне нужно с тобой поговорить!

— Ах, я еще не проснулась, неужели нельзя дать мне отдохнуть в тишине!

Выяснять с ней отношения в присутствии просыпающихся гостей мне не хотелось, как и позволить помыкать собой, Потому я резко сказал:

— Ничего с тобой не случится, потом доспишь!

Наталья с минуту размышляла, потом обратилась к защитнице лестницы.

— Ладно, Анна, пусть боярин войдет, — томно сказала она, — и покличь Афанасия, он мне нужен.

Тетка с поклоном уступила дорогу, и я, пылая праведным гневом, взлетел вверх, в девичий теремок. Наталья, полностью одетая, сидела возле окна. У ее ног расположилось несколько дворовых девушек. Никто здесь не спал, и ничей покой я не нарушил.

— Почему ты приказала не выпускать меня из поместья? — не здороваясь, спросил я.

Требухина жеманно потянулась и, глядя мне в глаза своими чудными лучистыми очами, ответила:

— Лучше если ты останешься здесь.

— Кому лучше? — стараясь оставаться в рамках вежливой холодности, поинтересовался я.

— Ты мне можешь еще понадобиться.

— Знаешь что, моя милая, позволь мне самому решать, где и с кем мне оставаться!

— Ну, зачем ты так, — грустно сказала девушка, — у нас так все хорошо получалось, а теперь ты все портишь.

— Я уезжаю сейчас же, прикажи вернуть моего донца.

— Нет, ты останешься здесь до тех пор, пока я не разрешу тебе уехать, — поменяв тон с ласкового на повелительный, приказала боярышня.

— Что?! — только и нашелся сказать я и, круто повернувшись, вышел из светлицы.