Книга Багровые ковыли - Виктор Смирнов

И тотчас телефонисты принялись выкрикивать:

– Вторая докладывает: переправа у Львово…

– Пятая: идут лодки, слышно, как на том берегу укладывают понтоны…

– Восьмой, от Каховки: показались шаланды, передовой отряд…

Всех увел Слащев от гибели, от кипящего огнем берега. И только у самой воды, близ уреза, оставил он тщательно замаскированные, упрятанные в промоинах и в спешно выкопанных ночью и наполнившихся водой полуокопчиках, небольшие группы тщательно отобранных воинов, в основном офицеров и старых унтеров, вооруженных станковыми и ручными пулеметами и гранатами. «Команды удальцов» – так по-старинному, по-скобелевски назвал их в секретном приказе генерал. Это были, как правило, добровольцы, знающие, что по меньшей мере половина из них не вернутся из этой засады. Четыре требования предъявил к удальцам Слащев: отсутствие дизентерии, доказанная абсолютная храбрость, меткость в пулеметной стрельбе и умение вести ночной бой.

Из всего корпуса, хорошо обученного, отборного, «слащевского», таких нашлись сотни две. Их задачей было сбить с наступающих прыть, нанести первым рядам красных, самым лучшим бойцам, значительные потери и выявить места настоящих переправ. Путая карты, Эйдеман мог направлять свои десанты в самые разные пункты. Огонь пулеметов остановил бы ложные переправы. Но в тех местах, где красные действительно собирались десантироваться, там они проявили бы настоящее упорство.

«Команды удальцов», выставленные вдоль берега Днепра, помогли бы Слащеву разобраться в обстановке и своевременно перегруппировать свои силы.

Была у Слащева заготовлена и еще одна хитрость. Он решил выждать время и, как только «большевички» растекутся по Левобережью, быстро сблизиться с ними, чтобы не опасаться артиллерийского огня тяжелых батарей, нащупать стыки и нанести удары по флангам, стараясь окружить и уничтожить передовые отряды. Иного тактического оружия у Слащева с его малочисленным корпусом не было.

Полковник Барсук-Недзвецкий подлетел к командующему на тяжелом артиллерийском коне. Сполохи огня выделяли на высоком холме группу офицеров и конвойных.

– Ваше превосходительство, дивизион полковых пушек готов к выступлению. Орудия взяты на передки.

– Рано! – сказал Слащев. – Рано, полковник.

– Тогда дозвольте, Яков Александрович, – понизив голос, сказал Барсук, – сбегать к тяжелой артиллерии и дать несколько залпов по красным гаубицам. Уж больно нагло себя ведут! Душа горит: обидно!

– Братца хочешь перещеголять?

– Да где уж нам… Но постараться надо.

– Хорошо. Только после трех залпов сразу же уходи. Ты мне живой нужен.

– Слушаюсь!

…Два осадных орудия в небольшой, густо заросшей балочке стояли в зоне досягаемости правобережных пушек, но, замаскированные, они не были выявлены разведкой противника. Артиллеристы понимали, что на том берегу, в группе ТАОН, только и ждали их первого залпа. Десятки биноклей, жестяные уши звукометрических установок старательно искали два осадных орудия, спрятанных на ночной равнине.

Владислав Барсук, соскочив с коня, буквально скатился в балку к орудиям. На шестах слабо светились среди листвы два маленьких синих фонарика, установленных далеко позади орудий, – для отметки угла прицела. Стрелять-то нужно было в темноту.

Полковник удачно проскочил через зону накрытия. От него остро пахло мелинитом. Один рукав был порван осколком, лицо в саже. Но и конь, и всадник уцелели.

Поручик Меженцов, командир батареи, обладатель звучного баритона и не менее ценного дара – семиструнной гитары, откозырял. Он, никогда не терявший присутствия духа, отменный артиллерист, михайловец[24], казался немного растерянным: выдавал голос, а при близких вспышках разрывов – и лицо. Впрочем, все расчеты спокойно занимали свои места, словно готовились к полигонным ночным стрельбам.

– Обилие целей, господин полковник… – оправдательным тоном произнес Меженцов. – Выбор слишком велик.

Лежа на краю балки – крупные осколки с клекотом пролетали над головой, – они всмотрелись в дальний высокий берег. Его окутывало сияние. Поднявшиеся в воздух столбы пыли, подсвечиваемые залпами, казались низкими багровыми облаками, сулившими дождь.

– Вон они, вон они, гаубицы «двести три», – сказал Меженцов, – правее ориентира четыре. Вон, столб огня почти до тучек, траектория крутая…

Ориентиром «четыре» для них служила старая дикая груша на краю обрыва. Но она давала лишь направление стрельбы. А какое расстояние от обрыва до позиций гаубиц? Обрыв крутой, визуально не определишь, а наблюдателя с телефоном на тот берег не пошлешь. Оставалось полагаться на те данные, которые накануне добыли разведчики. И палить без всякой пристрелки.

Надо быть настоящим асом, чтобы накрыть цель. Да не просто асом, а асом с удачей. Просто-таки с дьявольским везением. А стрелять надо, иначе зачем они притащили сюда эти крепостные пушки, которые для маневренного боя не годятся и вскоре станут легкой добычей противника?

Затолкали в казенник длинную дальнобойную гранату[25], положили максимальный заряд, не забыв добавить шелковый мешочек с нафталином для уменьшения дульной вспышки. Поколдовали две-три минуты над таблицами. Старший канонир подсвечивал Барсуку и Меженцову фонариком, прикрывая его ладонью, словно цигарку на ветру. Вся многолетняя практика и все уроки баллистики пригодились. Учли угол и силу ветра, температуру воздуха, износ ствола, барометрическое давление, деривацию снаряда, возвышенный угол места цели и еще множество всего, от чего зависели многоверстный полет и точность попадания гранаты.

– По цели номер три… угломер пятнадцать – двенадцать… Уровень тридцать – двадцать… Гранатами…

Фейерверкер дернул за шнур «терку», воспламеняющую заряд. Оглушило. Пушки, отскочив назад, уперлись станинами в песок. Барсук, кажется, всем своим существом ощущал траекторию, словно перелившись телом в снаряд.

В бинокль полковник увидел два характерных желтых разрыва за обрывом. Теперь надо быстро прикинуть их точность. Даже не силой ума и знаний, а силой воображения.

После третьего залпа они услышали шелестящий, пахнущий неминуемой смертью полет снарядов. Перелет. Рухнули шесты с синими огоньками фонариков.

И тут же новые разрывы, чуть впереди края балки. На артиллеристов сыпануло песком, запорошило глаза. Осколки, подвывая, целой стаей пролетели над орудиями, один даже звякнул о ствол и с визгом ушел в сторону. Рухнули полотнища парусиновых экранов.

– Всем из балки! – скомандовал Барсук.

Полуоглохшие пушкари не сразу откликнулись. Полезли сквозь кусты. Трудно, очень трудно настоящему артиллеристу оставить свое орудие, даже обреченное.