Книга Час печали - Т. Джефферсон Паркер

– Моя мама умерла, когда я еще была молодой.

– Но вы и сейчас молоды.

– Мне тридцать четыре года. А вам, кажется, двадцать шесть?

– Миссис Пауэрс, я чувствую себя столетним стариком.

– Это и понятно – вы так много пережили.

– Я согрешил, но время изменило меня. И я помню об обещании, которое дал вам. Мое поведение теперь безукоризненно.

Колеску послышалось, что в гостиной ворчит его мать, но это мог быть и телевизор. К тому же у Мороса от волнения звенело в ушах.

– Очень хорошо, что вы осознаете свои грехи.

– Это несложно, если они такие огромные, как мои.

– Чем ниже вы пали, тем выше можете подняться.

Колеску поджал губы, изображая смирение и раскаяние. Такое выражение лица он отработал на Хольце и убедился в его действенности.

– А с чем пирог?

– С яблоками. Надеюсь, вам нравятся яблочные пироги?

– Да, очень.

– Мистер Кол... Морос, я принесла вам еще кое-что. Надеюсь, вы меня правильно поймете. Ваши слова внушили мне веру в то, что вы с радостью примете этот подарок.

– Вы очень добры.

– Такими учил нас быть Господь.

Труди открыла сумочку, не снимая ремешка с плеча, и достала книжку в тонком черном переплете. Именно ее Колеску и ожидал увидеть. Труди положила Библию на стол рядом с пирогом. Между страниц Морос заметил записку.

– Она ваша.

– Боюсь, мое прикосновение осквернит эту священную книгу.

– Вы недооцениваете силу всепрощения.

Колеску коснулся обложки и улыбнулся Труди.

– Ну, я, пожалуй, пойду. Может, потом еще поговорим.

– С огромным удовольствием.

В улыбке Труди сосредоточилось все добро мира. Колеску наблюдал за тем, как вздымается под блузкой ее мягкая, большая и высокая грудь. Уходя, Труди остановилась возле Хелен:

– Приятно было познакомиться, миссис Колеску.

– Моросу не нужна компания американских женщин. Вы его смущаете. Вы стоили ему яичек!

Колеску вздрогнул. Очередное напоминание о перенесенном страдании больно ранило его. И он был готов сквозь землю провалиться от стыда.

– Господь может вернуть их Моросу, – спокойно возразила Труди.

– И он ненавидит яблоки.

– Тогда отдайте пирог кому-нибудь, кто их любит.

Труди посмотрела на Колеску и вышла.

Он вернулся на кухню и прочитал записку, оставленную в Библии. Красивым и аккуратным женским почерком было выведено:

Дорогой Матаморос!

Мы с мужем молимся за вас днем и ночью. Если вам понадобится помощь, звоните нам! Мы можем встретиться в церкви, в парке или у океана, в общем, там, где вас не достанет назойливая толпа. Да пребудет с вами Господь, пожалуйста, звоните! Наш телефон – 555-1212.

С любовью и наилучшими пожеланиями,

Труди и Джонатан Пауэрс.

Около шести Хелен отправилась в магазин, пообещав сыну приготовить вкусный ужин. Она вернулась с пачкой стейков, жестких, как резина, замороженным горохом, пирогом с кокосовой стружкой и двумя большими бутылками водки. Колеску смотрел, как мать заходит в дом.

Ему казалось, что ужасный ужин никогда не кончится. За время трапезы его стыд трансформировался в злость, злость в гнев, гнев в спокойствие, а спокойствие в ненависть.

– Морос, мне обидно, когда женщина вроде этой соседки переступает порог твоего дома. Дома, за который плачу я.

Еще не было девяти, и толпа продолжала скандировать. Мать с сыном ели десерт. К пикетчикам присоединились новые люди, и их общее число увеличилось чуть ли не вдвое. Появилось еще больше журналистов.

Хелен с жадностью опрокинула стакан. Колеску слышал, как она глотает. Он выпил дешевой водки, не отличающейся по запаху от обычного спирта, которым сестра протирала ему руку перед инъекциями.

– Труди Пауэрс пришла впервые, – сказал Колеску.

На экране он увидел беседующих Лорен Даймонд и сержанта Рэйборн. Во всей этой суматохе Морос позабыл о Мерси.

Но, говоря о Труди и видя Рэйборн по телевизору, Колеску сильно возбудился. Под ладонью, лежащей на ширинке, он почувствовал знакомое движение. Колеску старался выглядеть спокойным.

– ...сейчас расследование дела о Похитителе Сумочек идет вполне успешно...

– Она бесстыдная самодовольная шлюха. – Хелен продолжала клеймить Труди.

– У нее добрые намерения, мама.

– Мы считали Веронику Стивенс третьей жертвой Похитителя Сумочек, пока не обнаружили...

Хелен, глубоко вздохнув, глотнула еще водки.

– Ты скучаешь по Румынии, Морос? – задумчиво спросила она.

– Ничуть.

– Я люблю Америку, но иногда с тоской вспоминаю о Румынии. Порой мне так не хватает некоторых приятных вещей, оставшихся дома!

– Назови хотя бы одну.

– О! Например, восход над Дунаем или пляж в Констанце в августе.

– Для меня они ничего не значат.

– ...я бы не стала делать подобных выводов...

– Еще водки, Морос!

Колеску налил ей водки. Он и раньше слышал такой же ностальгический бред. Еще пара стаканчиков, и мать в очередной раз начнет рассказывать ему о своем прелестном любовнике из мексиканского города Матаморос, утонченном идеалисте, поэте и фотографе, соблазнившем ее в юности. В память об этом романе и был назван Морос. Его тошнило от этой истории.

Наколов льда и положив пригоршню в стакан матери, Колеску завернул нож в бумажные салфетки и опустил в карман брюк. Даже обернутый в мягкую бумагу, металл приятно холодил кожу.

Колеску вернулся в гостиную и протянул матери стакан. Он смотрел на Хелен лишь краем глаза – слишком уж противна была ему мать. По телевизору все еще показывали Мерси Рэйборн.

– Похититель Сумочек – трус и животное, ведь он выбирал слабых, беззащитных, ни о чем не подозревающих жертв...

Колеску отметил, что на экране Рэйборн выглядела лучше, чем в жизни. Правда, слегка полнее. Зато глаза казались мягче и добрее.

– Я скучаю по фрескам, – продолжала Хелен, – знаешь, по тем, которые рисовали снаружи, на стенах церквей. Бедные люди считались слишком грязными, чтобы заходить внутрь, и они любовались фресками на улице. Это было как телевидение для бедняков, хотя картинки, конечно же, не двигались.

– Да, вот они мне нравились.