Книга Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Юрий Владимирович Костяшов

Немецкое население живет в домах крайне скученно, отсюда большой круг контактированных при выявлении случаев заболевания инфекционными болезнями. Мыла ни больницы, ни население не получают.

В центральной больнице до 15 % больных помещены на матрацах на полу (без коек), в инфекционной больнице до 80 % по два человека размещены на одной койке.

Из доклада гражданского управления Кёнигсберга за 1945 год

ГАКО. Ф. 330. Оп. 1.Д. 5. Л. 63

Голод, холод, эпидемии уносили в месяц по две-три тысячи жизней. Умерших не успевали хоронить. Алексей Васильевич Трамбовицкий зашел однажды в несохранившуюся сегод­ня кирху: там было сложено около двадцати трупов немцев. По утрам выделенные из воинских частей команды проезжали по городу и собирали завернутые в простыни трупы для после­дующего захоронения. Зимой сорок седьмого года положение некоторых жителей было столь безысходным, что, «чуя смерть, они сами приходили на кладбище и ложились умирать на могилы своих родственников» (Владимир Дмитриевич Фомин, Калининград).

Кто знает, какова бы была скорбная жатва, если бы не сострадание и помощь немцам со стороны простых русских людей.

— Нам самим было голодно, но мы как могли помогали немцам, спасая их от голодной смерти, особенно немецких детей. Наши переселенцы сами приглашали к себе домой не­мецких женщин с маленькими детьми и кормили их, отрывая продукты от своего тощего пайка. У кого были коровы, отдава­ли часть молока безвозмездно немецким детям (у немцев ко­ров не было), — рассказал Павел Григорьевич Белошапский.

— Когда я работала в Зеленоградске в воинской столовой, — вспоминает Матрена Федотовна Букреева, — пошла раз ко­ров доить. Немцы выбегли. Просют. Голодные. Я раздала все молоко (так было два раза). Начальник мне говорит: «А своих чем будешь кормить?» И когда я у генерала Кондратьева рабо­тала, две девочки ходили: «Брут, брут?». Я их кормила. Немок брала помочь полы помыть — тоже кормила. Наш генерал нем­цев не обижал. Никого. Всегда, когда немцы приходили, про­сили, говорил: «Накорми».

Наталья Петровна Любкина из поселка Гастеллово тоже жалела немцев: «Голодовали они и ко мне ходили просить моло­ка. От коровы молока много надаивала — куда его девать? Я все время давала. Один старичок-немец ко мне приходил. Всегда налью ему. Так он не хотел оставаться в долгу: накосит тележку сена, привезет мне. Когда он не приходил, так я ему относила. Однажды мальчишки прибежали, говорят, что этот немец меня зовет. Жил-то он совсем-совсем один в избушке на окраине. Пришла я, а он лежит — помирает. Так долго смотрел на меня и все повторял: «Алес капут, алес капут», — всё, значит, конец при­шел. Так и помер. Потом пришли немцы, его похоронили».

Когда уже нельзя было сохранить жизнь взрослым, стара­лись спасти хотя бы детей. Вспоминает Антонина Семеновна Николаева, работавшая в 1946 году в колхозе имени Горько­го близ Мамоново:

— Немцы — жители нашей деревни — пухли с голоду. Однаж­ды пошли на соседний хутор. В одном из домов обнаружили немку-мать с дочерью. Маленькая девочка жестами объяснила, что ее мать умирает. Потом она принесла фотографии и пока­зывала, объясняя жестами, кто изображен на фотографиях, а после этого показала могилу своей сестренки в саду. Мы на­кормили девочку и взяли с собой; ее мать схоронили.

Не все переселенцы были столь отзывчивы. Александре Афанасьевне Селезневой из Калининграда однажды потре­бовалась лопатка для работы в саду. Договорилась с соседями-немцами:

— Жили они голодно, я понесла им хлеба, хоть сами они об этом не просили. Когда шла к ним с хлебом, мне навстречу вышла женщина с такой же лопаткой. Я стала спрашивать ее, но она ничего не ответила. Я пошла в квартиру, а там жили трое немецких детей без матери, мать поехала еще в войну в Берлин, да так и не вернулась. Так эти дети мне говорили: «Рус лопатку цап-царап!». Я отдала детям хлеб и ушла без лопатки.

Поддержка нужна была людям особенно в глубинке. По свидетельству Анны Филипповны Павликовой из поселка Красноярское Озерского района, тамошние немцы даже обра­довались, когда стали прибывать переселенцы:

— Говорили: «Слава богу, хоть Русь приехала! Нам теперь хоть соли дадут, хоть покушать чего-нибудь». Ведь делились мы всем. И хлебушка им дали, и рыбки, и соли дали, а то они одну крапиву варили несоленую — опухли даже. Молоко им давали, ведь коровка у нас была, приходили — мы им и давали. В общем, чем могли помогали. Мы сами голодными были, а людей надо было поддержать — ну куда денешься.

Немцы на работе

В связи с наступлением летнего времени и необходимостью лучшего использования немецкой рабочей силы разрешить немецкому населению с 6 мая 1945 г. хождение по улицам города с 7 часов утра до 9 часов вечера.

Из приказа № 8 военного коменданта

Кёнигсберга от 6 мая 1945 года

ГАКО. Ф. 330. Оп. 1.Д. 2. Л. 7

В первые послевоенные месяцы, до массового переселения советских граждан, немцы оставались основной рабочей силой. Они работали на промышленных предприятиях, в военных совхозах, воинских частях, подсобных хозяйствах, леспромхо­зах — словом, везде, где нужны были рабочие руки. Много оставалось немцев-врачей, других специалистов. Почти все почтальоны в Кёнигсберге были немцами, только они хорошо знали районы и улицы города. Интересно, что немцы стали первыми вагоновожатыми пущенного в 1946 году трамвая. «Им было трудно объявлять остановки на русском языке. Вме­сто «ЦБК-2» получалось «Собака-два» (Я.А. Л-ин). Женщины устраивались уборщицами, курьерами, кто знал русский — пе­реводчицами. Многие работали в сфере обслуживания — парик­махерами, банщицами, швеями, билетерами.

Судя по многочисленным свидетельствам, немцы получали одинаковую зарплату с русскими, формально пользовались теми же правами, им даже оплачивали больничные листы. Конечно, такая система установилась не с первых дней и относилась к тем, кто имел постоянное место работы.

Значительная часть немцев была занята на общественных работах. Каждое утро по нарядам гражданского управления их отправляли на