Книга Транзиция - Иэн Бэнкс

лезвий зеленых.

Рука диктатора, сжимавшая пистолет, дернулась.

Щелчок.

И тишина.

Заклинило, наверное. А может, он не снял пистолет с предохранителя.

Или пушка вообще не заряжена, как револьвер, который он выронил на ступенях. (Глупец так нелепо убегал от меня через поле – с чего бы ему умело обращаться с оружием?)

Впрочем, без разницы.

Изогнутое лезвие ятагана вспороло рыдающему халифу сперва одну руку, затем другую, рассекло четыре кости – и два отрубленных предплечья вместе с пистолетом рухнули в камыши.

Погодите…

Еще взмах – и голова вопящего мужчины отлетает в сторону. К тому времени я уже начал транзицию и теперь не понимал, покидаю я шелестящие бирюзовые луга Большой Патагонии или же болота Новой Месопотамии, поросшие высоким камышом.

12

Пациент 8262

Каким-то образом я все же добился понимания со стороны медицинского персонала.

Вначале я излил душу ворчливому медбрату, который зашел узнать, почему это я кричу среди ночи. Судя по виду, парень только проснулся, хотя, по идее, должен был быть на дежурстве.

Он ни намеком не показал, что понял меня, – впрочем, я и не рассчитывал, поскольку говорил на родном языке. Между зевками он что-то успокаивающе бубнил и подтыкал мои простыни. Затем он похлопал меня по руке, измерил пульс, приложил ладонь к моему лбу и, черкнув пару строчек в блокнот, удалился.

Какое-то время я не спал. С колотящимся сердцем я мысленно призывал сбежавшего извращенца обратно (у меня есть оружие, которое я с удовольствием применил бы). Наконец я погрузился в сон и проснулся позже, чем обычно, – когда принесли завтрак.

Тем же утром ко мне заглянула одна из врачей-практиканток и отчетливо спросила на местном языке, что встревожило меня ночью. Напрягая свой скудный словарный запас, я как смог рассказал ей о случившемся – точнее, почти случившемся. Она сделала несколько пометок и ушла.

И вот теперь, после обеда, пожаловала еще одна женщина-врач, мне не знакомая: крепко сбитая, квадратная дама в строгих очках и с копной пергидрольных волос, зачесанных в пучок, из которого выбиваются кудряшки. В послеполуденном свете они походят на протуберанцы.

Докторша держит меня за идиота. Она очень медленно, с расстановкой спрашивает – весьма разборчиво, – случилось ли ночью что-то плохое. Я киваю, явно имея все основания это подтвердить. Она интересуется, не хочу ли я пойти с ней и поговорить где-нибудь еще. Я пытаюсь ей втолковать, что здесь, в знакомой и уютной палате, мне вполне удобно, однако она глядит на меня обеспокоенно и, пропустив мимо ушей мои сбивчивые попытки изъясниться, предлагает свой кабинет.

Я протестую; докторша зовет санитара. Не слушая моих возражений, что все это равносильно еще одному надругательству, они вдвоем сажают меня в инвалидную коляску, везут по коридору, спускают на нижний этаж в большом, недовольно скрипящем лифте, а затем везут по другому коридору, расположенному прямо под первым. Наконец мы попадаем в искомый кабинет, который находится – если я не разучился ориентироваться на местности – под комнатой отдыха, где уже, наверное, собралась привычная компания слюнявых, мычащих и пачкающих подгузники завсегдатаев, споря, какую передачу смотреть.

Докторша благодарит санитара, закрывает за ним дверь и после нескольких улыбок и ободряющих слов усаживает меня за рабочий стол. Свой стул она пододвигает так, чтобы мы сидели рядом на углу. Выдвинув ящик, она достает пару кукол. Они связаны из пряжи телесного цвета. Одна одета как девочка, другая – как мальчик, у обеих пустые, безглазые лица. Непонятно почему, докторша протягивает мне девочку. Похоже, хочет, чтобы с помощью куклы я показал, в каких местах меня трогал ночной извращенец.

Со вздохом задираю кукле подол и указываю на ее промежность. К счастью, анатомическую точность ее создатель не соблюдал: женские гениталии обозначены лишь маленьким швом. Докторша поднимает другую куклу и спрашивает, не хочу ли я заменить модель. Я киваю, и она передает мне куклу-мальчика.

Я снова показываю, где меня трогали, и докторша, похоже, смущается. Она наклоняется ближе, как будто намереваясь забрать у меня кукол и показать свою версию, но затем, видимо, решает не вмешиваться. Я начинаю с помощью обеих кукол демонстрировать, что произошло на самом деле, затем поднимаю куклу-девочку и как можно отчетливее спрашиваю, есть ли еще одна кукла-мальчик. Докторша глядит с сомнением, но все-таки достает мне второго мальчика.

Из коробки с бумажными носовыми платочками я сооружаю для одной из кукол импровизированную койку, а затем несколько раз показываю пальцем то на куклу, то на себя, чтобы четко обозначить: это я, сплю в своей постели. Даже глаза закрываю, изображая сон. Потом показываю, как вторая кукла-мальчик идет по коридору, заходит в палату и приближается к койке. В этот момент мне приходит в голову, что человек, пытавшийся надо мной надругаться, мог быть и не мужчина. Я плохо рассмотрел незваного гостя, а по прикосновению руки, шершавости кожи, запаху пота определить пол не смог. Я всего лишь предположил, что это мужчина.

Я показываю, как вторая кукла-мальчик тянется к первой, спящей, и быстро хватает ее между ног. Первая кукла вскакивает и кричит, вторая пугается и убегает. Я кладу вторую куклу на стол и развожу руками, давая понять, что маленький спектакль окончен.

Коренастая женщина-врач задумчиво смотрит на меня и вновь утешающе бубнит. Затем, похоже, погружается в размышления. Я беру вторую куклу и сажаю к себе на колено, скрестив ей ножки.

Насколько я вижу, докторша сомневается в моей версии событий, хотя причину понять не могу. Неужели кто-то другой уже поведал ей, как все было «на самом деле»? Такого я не ожидал!

Я придерживаю куклу на колене. Докторша обращается ко мне. Что? Я не ослышался?.. Она говорит, что ничего не случилось – не могло случиться, и все тут!.. Да как она смеет? Кем она себя возомнила? Ее ведь вообще там не было! Я-то надеялся, что мне хотя бы поверят… С чего бы я стал выдумывать такое? Сначала унижение, теперь поклеп! Мои руки невольно сжимаются в кулаки.

Внезапно у нас над головами раздается шум: крики, череда глухих ударов, затем громкий, резкий стук. Опять приглушенные крики. День стоит теплый, и окно кабинета приоткрыто. Снаружи чирикает птичка, шелестит на ветру листва. И вновь все заглушают крики, доносящиеся сверху.

– Вы уверены, что это с вами сделал кто-то другой? – похоже, спрашивает докторша.

Я киваю и нарочито резко выпаливаю:

– Да!

На втором этаже звучит нечто вроде сирены, слышен топот. Докторша не проявляет интереса.

– Вы знаете, кто это был? – спрашивает она.

– Нет! –