Книга Ключ-город - Александр Израилевич Вересов

варяг в греки». Видели молодого Петра I и его гвардию в битвах, выводивших Россию к Балтийскому морю.

Победа эта была одержана осенью 1702 года. С тех пор по цареву указу, в память о виктории, каждодневно в полдень звонили колокола крепостной церкви.

Солдаты в шинелях и шапках с красной звездой стояли у обширного холма, насыпанного неподалеку от церкви. Они стояли у старинной братской могилы семеновцев и преображенцев. И словно ветром подуло — бойцы, как один, сняли шапки, отдавая воинскую честь героям великой Северной войны…

— В новом веке, — сказал Валентин Алексеевич после минуты тишины, — крепость обрела иную историю. Стала она «Государевой темницей».

В стены, омываемые озером, в каменные мешки цари заточали тех, кто грозил их единовластию. Бежать из Шлиссельбургской крепости никому не удавалось. В народе жила ее мрачная слава.

Люди, брошенные в камеры, переставали существовать для мира. Здесь многие сходили с ума, многие погибли на виселице.

Почти в одно время в крепости были убиты вождь восставших башкир Батырша и свергнутый император Иоанн Антонович. Более трех десятилетий, не видя дневного света, просидел в каземате польский революционер Валериан Лукасиньский. Когда его, седого и согбенного, вывели впервые во двор Секретного замка, он спросил: «Который теперь год?»

— Всмотритесь в эти камни, — говорил комиссар, — смотрите внимательно. По ним ступала история.

Он показывал на длинное здание печально знаменитого «Зверинца», передняя стена которого была обрушена снарядом тяжелой осадной артиллерии. Виднелись камеры, снизу доверху забранные железными решетками. Сколько жизней изуродовано, растоптано здесь?

Комиссар остановился у двухэтажной краснокирпичной постройки. Ее крышу снесло взрывом. Перекрытия упали. Это — известная в истории революции Новая тюрьма, или Народовольческий корпус. Здесь в одиночках долгие годы томились Вера Фигнер, Николай Морозов, Михаил Фроленко, Михаил Новорусский. Вот подвесной «мост вздохов», по нему на втором этаже переходили из одного ряда камер в противоположный. Вот окно, из которого Вера Фигнер видела, как ведут товарищей на казнь…

Вот страшная цитадель, за́мок в за́мке, Секретная тюрьма. Двумя стенами она отделена от всей крепости. Одна стена пробита навылет пушками немецкого бронепоезда, в другой — сохранились ворота.

Эти ворота нужно миновать одним прыжком, потому что здесь кончается траншея. Гитлеровцы видят ворота и бьют по ним.

Цитадель — в северо-западном углу острова, более удаленном от вражеских позиций. Здесь находится как бы «второй эшелон» гарнизона: санчасть, кухня, продуктовые склады.

Склады — в камерах Секретной тюрьмы, мрачного здания с оштукатуренными серыми стенами. Вот камера, где Софья Гинсбург перерезала себе горло. Может быть, на этой койке «заключенный № 20», Михаил Грачевский, сжег себя керосином, вылитым из лампы. Возможно, на этом железном столе, привинченном к стенке, Ипполит Мышкин нацарапал в предсмертные минуты: «26 января, я, Мышкин, казнен».

Двор цитадели квадратный, в стенах — как в ущелье. Скрытое от людских взоров место казни, где Александр Ульянов и его товарищи в последний раз увидели небо над головой…

На дворе цитадели все было так же, как и несколько месяцев назад, когда хоронили командира орудия, сержанта Зеленова. Только землю будто бы поглубже вскопало навесным огнем, да холмик над могилой ополз и ствол яблони расщепило осколком.

Комиссар и бойцы сквозь узкий ход вышли на мыс у Королевской башни. Едва они сделали несколько шагов, зачавкали минометы. Били с косы.

— Ложись! — успел крикнуть Марулин.

Серые шинели приникли к влажной, согретой весенним солнцем земле.

Отползли под укрытие стены. Здесь, вытащенная на берег, находилась вся крепостная «флотилия». Шлюпки лежали на деревянных подпорах.

— Посмотрите на этот памятник, — продолжал объяснения Валентин Алексеевич, показывая на стрелку мыса. Обелиск темного гранита был опрокинут взрывной волной. Можно прочесть начало врубленной в камень надписи: «Героям-революционерам…» — На этом мысу по ночам тюремщики хоронили казненных, — сказал комиссар, — а памятник поставлен после Октябрьской революции Петросоветом… Придется заново поднимать обелиск.

«Экскурсанты» возвратились во двор крепости. Здесь высились корпуса, построенные в прошлом веке и в начале нынешнего. Какие события пронеслись над приземистыми башнями? Чьи шаги прозвучали по сводчатым переходам?

Великий свободолюбец Новиков и декабристы Кюхельбекер, братья Бестужевы. Народовольцы, мстители 1 марта, матросы мятежного крейсера «Память Азова» и большевик Серго Орджоникидзе. Поколения революционеров прошли через эти тяжелые корпуса, через этот двор.

Комиссар показал на кирпичную стену, опаленную огнем. На ней как бы застыла тень давнишнего пожара.

— Представьте себе, — говорил Валентин Алексеевич, — холодный снежный день. Семнадцатый год, весна нашей родины. Революция! И представьте себе два народных потока, хлынувших на скованную льдом Неву из Шлиссельбурга и Шереметевки, из заводских поселков. Рабочие заводов и фабрик несли красные флаги, пели песни. Народ шел освобождать узников. Когда же из ворот Государевой башни вышел последний заключенный, к стенам подкатили бочки с мазутом. Запылала крепость. Всему миру было видно это пламя нарождающейся свободы!

Возвышенными, трогающими сердце словами комиссар закончил беседу.

Позже, когда «экскурсанты» пришли в комнату отдыха и старшина доставил с кухни дымящиеся котелки с чаем, Марулин, как бы подводя итог, сказал:

— Видите, что для нас с вами значит этот островок, эта пядь русской земли.

Комиссар сидел за столом вместе с бойцами и, обжигая губы, тянул кипяток из алюминиевой кружки.

Все молчали. И Валентин Алексеевич не нарушал тишины.

Он знал, что иногда с наплывом мыслей бывает так же трудно справиться, как гребцу с волнами в половодье.

Г Л А В А  XVII

„ДУНЯ“

Ее звали «Дуней».

Это была 76-миллиметровая пушка. Почему ее так назвали, сказать трудно. Возможно, у кого-нибудь из артиллеристов была жена или подруга Дуня, и в честь ее наименовали орудие.

Вообще в крепости любили «крестить» пушки. В воротах стояла 45-миллиметровка «Буря», у подножия Головинской башни — «Шквал». Еще была «Чайка». А эта — «Дуня».

Обычай укоренился так прочно, что и расчеты назывались по орудию. По телефонам передавали команду: «Буря» — к бою!» В приказах значилось: «Чайке» пополнить боезапас».

«Дуню» доставил на остров ефрейтор Калинин. Он был при этом орудии наводчиком.

Но окончательно расчет комплектовался в крепости. Командир артиллерийского взвода передал Константину Ивановичу бинокль и сказал:

— Видите, на высотке сухое дерево? Дистанция?

Ефрейтор посмотрел в бинокль, потом на глаз прикинул, снова — через стекла и ответил:

— Больше трехсот метров не будет.

А до этого злополучного дерева оказалось и все четыреста.

Командир ничего не сказал Калинину. Но в списке расчета ефрейтор прочел свою фамилию на месте замкового, а на месте наводчика — фамилию Зосимов.

Когда же собрались все вместе и он