Книга Презумпция невиновности - Анатолий Григорьевич Мацаков

веру в справедливость, в том числе и в справедливое устройство нашего общества... — Михеенко говорил тихо, размеренно, с какой-то усталостью в голосе, словно читал заученную наизусть лекцию. — В пятьдесят шестом развенчали культ личности и сразу же создали новый культ с его пустословием, прожектерством. Потом Хрущева отправили на пенсию, обвинив в волюнтаризме. Но тут же появился культ Брежнева: награды, звания, премии. Помните: «Участники совещания с большим подъемом избрали почетный президиум в составе... во главе с товарищем Леонидом Ильичем Брежневым...» Недавно в «Огоньке» прочитал статью кинорежиссера Эльдара Рязанова, в которой он привел один потешный случай, когда руководители Гостелерадио сделали все возможное, чтобы перенести шедшие одновременно в разных городах два футбольных матча: а вдруг оба их захочет посмотреть болельщик по фамилии Брежнев? И потому, чтобы угодить ему, оба их нужно было показать по телевидению. Скажете, мелочи? Возможно. Если, конечно, наплевать на интересы простых болельщиков, да и самих футболистов. И я уверен, что эти деятели и сегодня командуют Гостелерадио, воспитывают нас, грешных, в духе перестройки и гласности... И мы уже не верим ничему. Мы устали от этого двуличия. И потому не случайно многие из нас ушли в пьянство, наркоманию, токсикоманию, проституцию, а некоторые, как вот он, — кивнул Михеенко на второй этаж, — в преступный мир...

Он замолчал, сделал несколько затяжек и выбросил в урну окурок, тут же достал новую сигарету, но не закурил, начал задумчиво гладить ею бакенбарды.

— А почему вы, собственно, говорите за все поколение? Оно вас уполномочивало? — Я видел, что Гурин еле сдерживается. — И вообще, по-вашему, кроме культов личности, в прошлом у нас ничего светлого не было...

— Не надо, товарищ прокурор, — предостерегающе вскинул руку Михеенко. — Я знаю, что вы сейчас скажете: напомните о тяжелых испытаниях в годы войны, о целине, великих стройках коммунизма... Не надо. Знаем, читали. — Голос его по-прежнему был спокойным, даже равнодушным. — Да, наши деды и вы, наши отцы, жили на голом энтузиазме, чаще всего впроголодь, полураздетые. А мы не хотим так жить. Времена сейчас другие. Вы же сами это отлично понимаете. Согласитесь, если бы не культы и времена застоя, люди могли бы жить намного лучше. А мы сейчас вынуждены сказать, что страна доведена до предкризисного состояния. А кто в этом виноват? Мы, которые только жить начинаем? Где же были вы, люди старшего поколения? Почему молчали? Почему пели дифирамбы бездарным руководителям? Разве не видели, что эти люди гробят государство? Не поверю!..

Михеенко опять достал из кармана ярко-оранжевую коробку, затолкал в нее сигарету, которую держал в руке. Пальцы его слегка вздрагивали — кажущееся спокойствие, видать, давалось ему с трудом. Заметив мой взгляд, он поспешно спрятал сигареты и виновато улыбнулся Гурину:

— Вы опять обиделись...

Гурин, я видел, не только обиделся — он был разъярен, и я поспешил вмешаться, обратился к Михеенко:

— Расскажите о Кормилове. Что он за человек?

— Хилым был в детстве. Мать до четвертого класса носила в школу его ранец. Доставалось Олегу от сверстников. Дети ведь по натуре жестоки: слабых не любят. С пятого класса Олег начал усиленно заниматься спортом, накачивал мускулы. Решил стать сильным и упорно шел к этой цели. Вот, посмотрите, — Михеенко достал бумажник, вытащил оттуда фотокарточку и протянул мне. — Видите, каким стал?

С фотографии на меня снисходительно-насмешливо смотрел атлетически сложенный молодой мужчина в плавках. Он стоял на берегу реки, скорее всего Немана, согнув на уровне плеча правую руку, демонстрировал бугры мускулов. С таким бугаем и впятером трудно справиться, где уж это было сделать нашим худеньким сержантам!

Михеенко забрал у меня фотографию, сказал:

— Олег до одури увлекался атлетической гимнастикой, культуризмом. Хотел быть сильнее всех. И добился своего. Воля у него — будь здоров! По натуре общителен. Тянутся к нему люди, особенно подростки, которые видят в нем кумира. Их подкупает его сила, независимость. Оказать Олегу услугу — для мальчишек великая честь. Хороший парень, вот только не пойму, какая муха его сегодня укусила?

— Этот «хороший», как вы говорите, парень, — не выдержал Гурин, — чуть не отправил на тот свет сержанта милиции, отца двоих малышей! Да и до этого «хороший парень» уже дважды вступал в конфликт с Уголовным кодексом...

— Говорят, жизнь прожить — не поле перейти, — развел руками Михеенко. — Если бы знал, где упадешь, соломки бы подостлал.

— Почему он не работал? — спросил я.

— Он устраивался на завод, был спасателем на речной пристани, рабочим в драмтеатре. Говорит, не мог по душе найти дело...

Я отпустил Михеенко. Вскоре пришел Козловский, сообщил:

— Марии Сальвончик дома не оказалось, ищут. А вы что, Игорь Иванович, и в самом деле рассчитываете на ее помощь?

— Рассчитываю, Вадим. Пока он будет разговаривать с нею, попытаемся через окно спасти Зеленских. Только надо тщательно все продумать. А сейчас рассказывай, что выездил.

— Ничего особенного. Так, мелкие штрихи к портрету.

...Бытует мнение о том, что преступник вырастает в неблагополучной семье. Семья Кормиловых опровергает этот стереотип. А может, устарели критерии благополучия и неблагополучия в оценках семей? Может, чрезмерно заботясь о том, чтобы накормить, одеть, обуть, что-то недодаем душе, и она незаметно отмирает? В образовавшейся пустоте может появиться все, что угодно, ибо детям, подросткам тяжело осмыслить жизненные явления. Поэтому каждый причаливает к тому берегу, который соответствует его уровню.

Олег был поздним и единственным ребенком в семье инженеров Кормиловых, поэтому все душевное тепло было отдано ему, его лелеяли, как могли. Рос он тихим и болезненным, ничем не выделялся среди сверстников. Но родителям казалось, что он самый умный, самый развитый, самый одаренный. Они верили, что когда-либо придет его звездный час. И ослепленные родительской любовью, не заметили, где и когда сын перешагнул рубеж, разделяющий добро и зло. Может быть, это случилось в тот день, когда Олег, обозленный на сверстников, которые не приняли его в свою футбольную команду, в отместку разбил окно в соседнем доме и набрал ноль два, сообщил, что игравшие во дворе мальчишки из хулиганских побуждений мячом разбили стекло в квартире уважаемого в городе человека...

А может быть, это произошло значительно раньше, еще в детском саду, когда Олег отобрал у мальчишки понравившуюся игрушку, избил ее владельца и пригрозил, чтобы тот молчал, иначе получит еще. И мальчишка молчал. Это, как считал Олег, была его первая победа — раньше в качестве потерпевшей стороны