Книга Легенда из подземелий - Алёна Дмитриевна Реброва

шатер и оставил на столе в спальне миску с едой. Вспомнив, что я почти два дня ничего не ела, я быстро съела все, что мне подали, не почувствовав вкуса и даже не поняв, что именно было в миске.

Вечером мне принесли еще еды.

На следующий день ко мне пришел друид и жестом велел идти за ним. Я пошла, но только после того, как два здоровых кентавра, ждавшие снаружи как раз на такой случай, вошли и, показав веревку, дали мне понять, что я снова окажусь в яме, если буду перечить их друиду. Пришлось послушаться.

Старый сатир, в сопровождении тех же двух кентавров, решил пройтись со мной по лесу и собрать травы. Я получила возможность нарезать того, что могло бы мне понадобиться, однако все, что мне попалось, – это слабенькие травки для успокаивающих чаев и не более. Одно в этой вылазке было хорошо – во время привычной и любимой работы раздражение куда-то улетучилось.

После сбора трав друид позвал меня в свой шатер. Я пробовала отказаться, но кентавры снова пригрозили мне веревкой, тогда я пошла к Старому Козлу.

Сатир показал мне, как он варит зелье из собранных трав, пытаясь обратить мое внимание на свойства варева. Я слушала его с той же внимательностью, с какой обладатель научной степени слушает рассуждения школьного учителя. Ничего нового он мне не сказал: такой чаек даже Леопольд варить умеет, еще и посильнее.

После «занимательного зельеварения с дедушкой Козлом» я смогла вернуться в свой шатер, но ненадолго. Вскоре вошла какая-то кентавриха и, схватив меня за руку, потащила на улицу.

Я было замахнулась на эту беспардонную скотину посохом, но тут же в шатер вошел кентавр мужского пола и пригрозил разломать мой посох пополам, если я не пойду с его сообщницей. Пришлось повиноваться, как бы унизительно это ни было.

Кентавриха, как выяснилось, решила заставить меня плести корзины. Я пожгла к чертям все доверенные мне прутья на зло этой зеленоволосой мымре, но бунт не пошел для меня даром: мне пришлось идти за новыми прутьями в лес под конвоем из двух кентавров, да еще и с выводком из четырнадцати жеребят, беспрестанно гогочущих на своем языке.

После сбора прутьев меня снова попытались заставить плести корзины, но я опять взбунтовалась. Только на этот раз я решила быть умнее и не просто отказалась выполнять работу, а вызвалась заниматься другой – готовкой.

Смекнув, что к котлу меня подпускать нельзя, иначе у всего селения начнутся проблемы с пищеварением, главный повар деревни доверил мне только резать продукты. С этим делом я справилась отлично, учитывая то, что со вчерашнего дня меня так и подмывало прирезать кого-нибудь от злости.

Вечером я ужинала вместе со всем селением, вокруг гигантского костра в центре деревни. Молодежь танцевала у огня, женщины болтали о чем-то, а мужчины беспрестанно пытались устроить соревновательные бои.

На меня никто не обращал внимания, и это позволило мне успокоиться и понаблюдать за своими надзирателями. Я с удивлением заметила, что они, как и гоблины, напоминали индейцев.

Следующие дни потекли однообразно. Каждый день я должна была внимать откровениям старого сатира насчет зельеварения, который пытался мне все объяснить с помощью жестов. Удивительно, но я его понимала, а он упорно отказывался воспринимать то, что я пыталась до него донести. И это при том, что я предлагала вполне разумные способы усовершенствования его зелий!… Зато на «Старый Козел», как я называла этого колченогого, он откликался с удовольствием, потому что интонацию я подобрала к этому имени как нельзя более почтительную. В общем, друид оказался типичным старым брюзгой: ничего не хотел слушать, зато не затыкался, извергая нескончаемые потоки свой мудрости, зачастую забывая, что я ни слова не понимаю.

После занятий с колченогим меня тащили на общественные работы. Готовка была самой приятной из работ, самой отвратительной – слежение за детьми. Видят боги, я возненавидела этих мелких мерзавцев! Совершенно неуправляемые сорвиголовы, которые или дрались друг с другом, или объединялись, чтобы поколотить меня или отдавить мне ноги – ту часть моего тела, которая им, надо понимать, больше всего во мне не нравилась.

По вечерам я часто закрывалась в своем шатре и читала, но иногда мое любопытство перебарывало злобу, и я ужинала со всеми у костра, наблюдая за новым народом. Каждый вечер они умудрялись вытворить что-то, что полностью меняло уже составленное мнение о них.

Кентавры оказались настоящими варварами, первое впечатление оказалось верным. У них не было никакого стремления к прекрасному, они ничего не делали, кроме предметов хозяйственной необходимости. Даже то прекрасное оружие, которое у них было, они сняли с каких-то лесных разбойников, которым не посчастливилось забраться слишком глубоко в лес.

Их женщины не умели петь, не плели венков, не любили цветы – разве что на завтрак. Большинство из них были настоящими уродинами, как по мне. А если и встречались среди них грациозные красавицы, то они старались себя обезобразить, придать себе «мужественности». Чем гуще была шерсть под мышками и на животе, чем квадратнее лицо и шире талия, тем лучше считалась женщина… Я никогда не считала себя любительницей прекрасного, но в таких условиях мои эстетические чувства по-настоящему страдали.

Дети кентавров – самые гадкие создания, которые мне когда-либо встречались! Среди них поощрялись издевательства для поддержания воинского духа, кто сильнее, хитрее и творит пакости другим, не попадаясь, – тот лучше. Можно представить, кем они вырастали с таким-то воспитанием.

Мужчины кентавров – отдельная тема. Они представляли собой костяк селения, его силу. Все остальные жили и работали, чтобы мужчины могли хорошо есть и охотиться, их желания были законом для всех. Для них же самих законом была сила или, в крайних случаях, слово старейшины. Каждый спор решался схваткой, но не до смерти, а до первой крови. Если драка не решала вопроса, шли к старейшине за советом, и его слово становилось окончательным и неоспоримым решением.

Ко мне в селении относились, как к незваному гостю, прибившейся уродливой попрошайке. Меня заставляли, если я чего-то не хотела, не слушали, если мне что-то не нравилось, отказывались понимать, если я пыталась что-то предложить, даже если это действительно было хорошей идей – мое предложение добавить в варево хороших приправ они воспринимали так же, как предложение пойти в задницу к собственной матери.

Я должна была все делать по правилам, они не просили большего, не позволяли меньшего. В общем-то, жить так можно было: они не взваливали на меня непосильную работу и не морили голодом,