Книга Избранные речи - Демосфен

(128) И как ни ужасно это дело, гораздо хуже было еще то, что он совершил по прибытии туда. Да, хотя все вы, здесь присутствующие, как и все остальные афиняне, считали участь злополучных фокидян настолько ужасной и жестокой, что не стали посылать ни феоров92 от лица Совета, ни фесмофетов на праздник Пифий, но отказались от этого спокон веку отправляемого посольства, он, наоборот, отправился на праздник победы и окончания войны, который устраивали с жертвоприношением фиванцы, и Филипп пировал там и участвовал в возлияниях и обетах, возносившихся Филиппом к богам в честь разгрома городов, страны и оружия ваших союзников; вместе с ними он украшал себя венком, вместе с Филиппом пел пеаны93, вместе с ним выпивал заздравные чаши.

(129) И все эти данные не такого рода, чтобы я мог излагать их как-то по-своему, иначе, чем он. Нет, относительно его отказа, удостоверенного присягой, отмечено у вас в государственных протоколах, хранящихся в храме Матери94 и находящихся в ведении государственного раба; есть также и псефисма, прямо упоминающая его имя; о том же, что сделал он там, вам дадут свидетельские показания участники посольства и люди, там бывшие, которые рассказывали мне про него. Я-то сам не участвовал с ними в этом посольстве, так как отказался, принеся присягу. (130) Ну-ка прочитай псефисму [и грамоты] и пригласи свидетелей.

(Псефисма*. Грамоты*. Свидетели)

Ну, а ка́к вы думаете, какие моления возносил богам Филипп, когда совершал возлияния, да также и фиванцы? Разве не о том, чтобы боги даровали им самим и союзникам одоление на войне и победу, а сторонникам фокидян противоположное? Вот о чем, стало быть, молил вместе с ними этот человек, и тем самым он накликал проклятие на свое отечество – все это теперь вы должны обратить на его голову!

(131) Итак, он отправился туда вопреки закону, по которому в качестве наказания за такие дела полагается смертная казнь. А придя туда, он совершил, как оказывается, еще новые преступления, заслуживающие тоже несколько смертей. Между тем уже и прежние его деяния и особенно выступления на пользу тех людей в качестве посла достаточны для того, чтобы казнить его по справедливости. Судите же теперь, какова должна быть оценка его вины95, которая бы по своему значению казалась соответствующей таким проступкам. (132) В самом деле, если с точки зрения государства все вы и весь народ в целом порицаете все последствия этого мира, не хотите принимать участие в делах амфиктионов, возмущаетесь и относитесь с подозрением к Филиппу, считая случившееся нечестивым и ужасным, несправедливым и вредным для вас, то разве вам, граждане афинские, вступившим в здание суда с тем, чтобы рассматривать отчеты по этим делам, и принявшим присягу радеть о благе государства, не позорно теперь оправдать этого человека, виновного во всех наших бедствиях, тем более когда с поличным уличили его в таких делах? (133) Да кто же из остальных сограждан или, лучше сказать, из всех греков по справедливости не осудил бы вас, когда бы видел, как вы, хотя гневаетесь на Филиппа, который в стремлении прекратить войну и добиться мира покупал у продажных людей их содействие – дело все-таки простительное! – в то же время оправдываете вот его, так позорно продавшего ваше дело, несмотря на то, что законы определяют высшую меру наказания тому, кто так поступает?

(134) Затем, может быть, эти люди будут приводить еще и такое возражение, что, если осудите послов, участвовавших в заключении мира, это поведет к началу враждебных отношений с Филиппом. Если оно действительно так, то, как ни внимательно я рассматриваю дело, я не могу найти более важного обвинения против Эсхина. Действительно, если человек, сумевший добиться мира ценой денежных затрат, стал внушать такой страх и сделался столь могущественным, что вы готовы забыть о присяге и о справедливости и думаете только о том, чем бы угодить Филиппу, в таком случае какое же наказание будет достойной карой для виновника этого? (135) Впрочем, все данные, по-моему, говорят за то, что приговор скорее должен быть началом полезной для нас дружбы, и я постараюсь вам это доказать. Вам, конечно, должно быть хорошо известно, что Филипп, граждане афинские, вовсе не умаляет значения вашего государства и предпочел иметь дело с фиванцами, а не с вами, вовсе не потому, чтобы от вас видел меньше пользы, чем от них, но потому, что в таком духе был осведомлен этими людьми, и потому, что слыхал от них такие рассуждения; об этом мне уже и прежде приходилось говорить вам в Народном собрании, и никто из них меня не опроверг. (136) А они говорили, будто народ есть что-то наиболее непонятное и несообразное из всего на свете, непостоянное, точно волна в море, движущееся как придется. Один человек придет, другой уйдет. Никто не заботится и не помнит об общем деле. А Филиппу нужно, чтобы среди вас были у него кое-какие друзья, которые бы все дела исполняли и устраивали не хуже его самого, и если это удастся ему наладить, ему легко будет добиться у вас всего, чего только он хочет. (137) Таким образом, я думаю, если бы он услыхал, что люди, сказавшие ему тогда это, тотчас же по возвращении сюда были засечены на колоде96, он сделал бы то же самое, что и царь97. А что сделал тот? Царь был обманут Тимагором98, так как, дав ему, как говорят, сорок талантов, он потом узнал, что тот у вас казнен и что уж не мог даже сохранить себе жизнь, а тем более исполнить данных ему тогда обещаний; вот тут он и понял, что платил деньги человеку, который сам был не властен над делами. И действительно, он прежде всего в письме опять признал вашим Амфиполь, который до тех пор именовал своим союзником и другом99. После этого случая он уж никогда не давал никому денег. (138) Так же поступил бы и Филипп, если бы увидел, что кто-нибудь из них понес наказание, и теперь сделает, если увидит это. Но когда он слышит, что они у вас выступают с речами, пользуются почетом, привлекают к суду других, – что ему остается делать? Пускаться ли на большие расходы, когда есть возможность ограничиться меньшими? Охота ли ублажать всех и каждого, когда можно двоих или троих? Да это было бы с его стороны безумием. Ведь и фиванскому государству Филипп взялся помогать не в общественном порядке, – отнюдь нет, – но решился на это от себя лично под влиянием послов. (139) А о том, каким образом оно так произошло, я вам сейчас объясню. Послы из Фив пришли к нему тогда же, когда находились там от вашего имени и мы. Филипп хотел было дать им деньги и даже, как рассказывали, весьма крупные. Фиванские послы не польстились на деньги, не взяли их. Потом, во время одного жертвоприношения, на пиру за вином, любезничая с ними, Филипп давал им много разных заздравных подарков100, например пленников и тому подобное, наконец, серебряные и золотые чаши. Те отклоняли все подарки и никак не хотели уронить себя. (140) Наконец, Филон, один из послов, сказал такую речь, граждане афинские, которую достойно было бы сказать не от имени фиванцев, а от имени вас самих. Именно, он говорил о том, что рад и доволен, видя, как благородно и любезно относится к ним Филипп; они со своей стороны и без его подарков относятся к нему, как друзья и гости, а вот насчет тех дел их государства, которыми оно теперь так занято, они хотели бы, чтобы к ним он проявил свою любезность и сделал что-нибудь достойное себя самого и фиванцев; вместе с тем они выражали согласие, что в таком случае и государство в целом, и сами они будут оказывать ему содействие. (141) И вот посмотрите, что́ из этого вышло для фиванцев и какие последствия это имело для них, и поглядите на самом деле, что значит не продавать дел своего государства. Во-первых, наступил мир в такое время для них самих, когда они находились в трудном положении; жестоко страдали от войны и терпели поражения; затем врагов их фокидян постигла полная гибель, а укрепления и города их все подверглись уничтожению. Да только ли это? Нет, фиванцам достались еще Орхомен, Коронея, Корсия, Тильфосейское укрепление101, и они могли взять сколько хотят земли в стране фокидян. (142) Вот что таким образом пришлось на долю фиванцев благодаря миру, а на большее они и не могли, конечно, рассчитывать; а что́ досталось послам фиванским? – Ничего, кроме славы, что они оказались виновниками таких благ для отечества. А это дело, граждане афинские, прекрасно и благородно с точки зрения добродетели и славы – всего того, что вот они продали за деньги. Так сравним теперь, что́ же получило благодаря миру афинское государство и что́ афинские послы, и смотрите, похоже ли полученное государством на то, что получили они сами. (143) Оказывается, государству пришлось отступиться от всего – и от своих владений, и от союзников; пришлось дать присягу Филиппу, что в случае, если даже кто-нибудь другой направится туда, желая их спасти, вы не допустите этого и всякого, желающего передать их вам, будете считать за врага и неприятеля, а кто отнимет, того – за союзника и друга. (144) Таковы те условия, которые поддержал Эсхин, а письменно предложил сообщник его Филократ. И хотя на первом заседании мне удалось одержать верх и даже я убедил вас утвердить постановление союзников и пригласить послов Филиппа102, все-таки Эсхин оттянул дело до следующего дня и на другой день убедил принять предложение Филократа, в котором значилось и это, и много других, еще более возмутительных условий. (145) Таким образом, для государства получились от заключения мира такие последствия, позорнее которых нелегко и найти. Ну, а что получилось для послов, устроивших это? Я уж молчу о всем том, что вы видели сами, – о домах, о лесе, о пшенице; скажу только о поместьях в стране погибших союзников и о многочисленных земельных угодьях, которые Филократу приносят талант дохода, а вот ему тридцать мин103. (146) Но разве не ужасно, граждане афинские, и не возмутительно, что несчастья ваших союзников стали источником доходов для ваших послов и что мир, который для пославшего их государства стал причиной гибели союзников и потери владений и позором вместо славы, этот же самый мир для членов посольства, устроивших его в ущерб нашему государству, стал источником доходов, благополучия, владений, богатства вместо крайней нужды? А в доказательство того, что я говорю чистую правду, пригласи-ка олинфских свидетелей104.