Книга Заговор дилетантов - Елена Хорватова

Это мы, коренные москвичи, все глупо держимся за камни старых улиц, по которым ходили когда-то наши деды и прадеды. Один мой приятель, обедневший аристократ, снимает под жилье чердак на Остоженке в запущенном, почти рушащемся доме, и при этом с гордостью объясняет: «Я не могу никуда переехать, наш род живет на Остоженке со времен Ивана Грозного, когда царь взял эти дома в опричнину и наделил ими доверенных лиц, в числе которых был и мой пращур. Захудалый род бояр Романовых еще и не мечтал о царском венце, когда глава моего рода уже поплевывал на мостовые Остоженки из своего высокого терема!»

Оказалось, что дверь квартиры Лидии заперта всего лишь на один замок — тот, который автоматически срабатывает при захлопывании. Вероятно, полицейские, производившие обыск в жилище Лидии, поленились как следует закрыть все замки и просто хлопнули дверью уходя, в расчете на английский замок.

Я вставила в замок подходящий ключ, и дверь легко и бесшумно раскрылась, даже петли не скрипнули. Что тут удивляться — Лидия была под покровительством такого умельца, как господин Крюднер. Естественно, что все, связанное с техникой, в этом доме работает идеально.

Из глубины квартиры мне в лицо ударила свежая струя аромата духов «Инимитабль» (кажется, недавно я уже учуяла у кого-то из знакомых дам тер духи, но сейчас не могла вспомнить — у кого именно). Мне осталось только войти и осмотреться в чужой квартире.

Я-то, глупая, удивлялась, почему в комнате Лидии в моем пансионе царил такой аскетизм — оказывается, ее настоящий дом был здесь, на Рождественке. Тут-то взгляд ее и отдыхал среди предметов, любезных немецкому сердцу — фарфоровых и мраморных ангелочков мейсенского фарфора, салфеток с золотой бахромой, вышитых думочек тонкой работы и картин в массивных позолоченных рамах. Изображались на картинах преимущественно обнаженные и полуобнаженные красавицы с необычайно розовой кожей, возлежащие на каких-то оттоманках… Позы некоторых красавиц были детально скопированы Лидией на тех памятных фривольных фотографиях из альбома, видимо, они полностью отвечали ее представлениям о прекрасном…

Впрочем я вовсе не желала надолго здесь задерживаться и любоваться обстановкой. Моя задача побыстрее выполнить поручение Лидии, а вовсе не разглядывать венер, украшающих стены ее жилища. Предметы, необходимые для тюремной передачи, находились преимущественно в спальне — в шкафу и в комоде.

Чтобы сориентироваться, я развернула план квартиры, вычерченный рукой хозяйки, и с его помощью быстро нашла коридор, который должен был довести меня в спальню. Судя по всему, мне нужно было свернуть налево и дойти до предпоследней двери.

Запах «Инимитабля» становился все ощутимее. По пути в спальню я не удержалась и заглянула в приоткрытую дверь комнаты, из которой тянуло духами.

Картина, представшая в дверном проеме, как в раме, показалась мне совершенно невероятной — в комнате был задран ковер, находившиеся под ним паркетины вынуты, обнажая замаскированный тайник. Какая-то женщина в шляпе с перьями, низко склонившись, вытаскивала из тайника пачки денег, перевязанные крест-накрест простой бечевкой.

Так, стало быть, полиция провела обыск кое-как, спустя рукава, а если что и обыскали добросовестно, то только то, что на самом виду. Паркет, судя по всему, полицейские не простукивали и тайник не обнаружили, зато воровка, которой было известно о тайнике, заявилась сюда …

Даже не успев подумать, что мне теперь следует делать и стоит ли вообще себя обнаруживать, я прервала увлекательное занятие дамы строгим вопросом:

— Что вы здесь делаете, мадам?

Особа вскрикнула, выронила красную пачку десятирублевок и выпрямилась. Это была Лизхен Эрсберг…

На короткий миг в глазах Лизхен мелькнул испуг, и тут же она вновь продемонстрировала хорошо знакомую мне способность делать собственный взгляд неуловимым. Ее глаза загадочным образом разбежались в разные стороны.

— Ах, Елена Сергеевна, дорогая, это вы? — защебетала она. — Боже, Боже, как вы меня напугали!

Перья на шляпке Лизхен затрепетали. Надо сказать, их было на редкость много. Боюсь, не одна пташка сложила голову, чтобы на этой шляпке появилось некое подобие крыльев с торчащим в стороны от тульи оперением. На блузке Лизы тоже играл радужными цветами орнамент в виде ярких перышек. Золотыми перьями было расшито и бархатное пальто на меху, валявшееся в кресле.

В каком-то смысле нар барышни был на редкость гармоничным.

«Ворона в павлиньих перьях», — вспомнила я бессмертный образ из басни дедушки Крылова. И тут же по странной ассоциации в памяти выплыло столь столь назойливо вертевшееся в моем мозгу уже много дней: «Павлин. Германский агент Павлин».

— Я только что от Лидии, — продолжалаа щебетать Лизхен. — Она просила кое-что ей отвезти. Вот, собираю тут передачу…

Неужели кто-то из нас двоих сошел с ума? Это ведь я только что от Лидии, и меня она попросила кое-что привезти… А Лизой там и не пахло, иначе мы с ней столкнулись бы, если не в самой тюрьме, то у ее ворот. Как там писала Лидия, «В тюрьме меня никто не навещает — Лиза, вероятно, боится…»

Что-то не похоже, что барышня из пугливых. И что за передачу она тут собирает? Неужели Лидии в камере срочно потребовались тысяч десять-пятнадцать ассигнациями?

И тут перед моим мысленным взором замелькали строчки из письма Лидии: «У Лизы такая богатая фантазия — она пишет авантюрные романы… Я попыталась воплотить Лизины идеи…»

— Вы знаете, Елена Сергеевна, я так тяжело переживаю несчастье, случившееся с Лидой. Неужели она попадет под суд? Это просто ужасно — что будет с ней после суда? И что будет со мной? Я опять останусь без места и даже без рекомендаций — кто возьмет меня на службу? Одного хозяина убили, другую хозяйку посадили… Боже милостивый, что за жизнь! Только на вашу помощь вся моя надежда теперь. Уж не оставьте своими милостями…

В ее голосе послышались хныкающие нотки, так хорошо знакомые любой даме, занимающейся благотворительностью и имеющей дело с бедными просительницами. Правда, все эти перья, золотые вышивки и прочие побрякушки совершенно не гармонировали с тоном базарной попрошайки, но Лизе было все равно.

— И Лидию так жалко, она ведь не убийца, просто запуталась по собственной наивности. Мы с ней были так близки, все время вместе, знали не только каждое слово, но и каждую мысль друг друга…

Каллиграфические строчки продолжали вспыхивать: «Я подчинялась непосредственно резиденту по кличке Пфау (Павлин)… Мне ни разу не удаль увидеть его в лицо. Но он… находится где-то рядом, следит за каждым моим движением, знает каждое мое слово,да что там слово, каждую мысль, мелькнувшую у меня в голове…»

Да, Павлин все время был рядом… Просто-таки под рукой. Почему озарение пришло ко мне только сейчас?

— Лиза, ведь это вы — резидент германской разведки по кличке Павлин. Не так ли, госпожа Пфау? — спросила вдруг я, неожиданно даже для самой себя. Эх, мне бы смолчать, так нет же… Но отступать теперь было уже некуда.