Книга Искра Зла - Андрей Дай

— Выдели Серафиме три десятка опытных вояк, — безжизненно приказал принц Фаниру. — Пусть уходят.

Княжич поклонился, признавая право того отдавать распоряжения. Повернулся уже было идти, но остановился:

— Спасибо, что не предложил мне тоже уплывать.

— Ты воин. Я не хочу тебя оскорбить.

Наследник Аргарда криво улыбнулся, еще раз поклонился и убежал.

— Что скажешь? — обратился ко мне командир.

— Я могу стрелять. Все стрелы сюда, на горку. И пусть подает кто-нибудь. Больше проку будет, чем попусту тьму расстреливать.

Не дожидаясь приказа, один из десятников бросился собирать стрелы.

— Там, у леса, трос натянем. В темноте, да под дождем не заметят. Как нас увидят, разгоняться станут… — Бубраш притащил бухту веревки и теперь просто сообщал о своем намерении.

— Хорошо, — сдвинул губы в некое подобие улыбки принц. — А мы их тут встретим. Вы, главное, не бойтесь! Пусть они боятся! Отступать нам некуда, а мертвые честь уже не потеряют.

Не знаю, те ли слова должен говорить воевода перед битвой, но видно о том же самом думали и все остальные. Так что усталая дружина расправила плечи, плащи мокрыми тряпками упали под ноги, лошадей отогнали в сторону.

Мы уже слышали чавканье чужих копыт по окончательно раскисшей дороге, когда с берега прибежал Парель.

— Она отказывается! Приставила кинжал к шее брату Распала, а воинам приказала к вам идти. Говорит — будет ждать раненых. Что за дура, прости Басра!

Ратомир резко повернулся и почти без замаха ударил жреца кольчужным кулаком прямо по толстым губам. Брызнувшую кровь почти сразу смыл, растворил все тот же нескончаемый беспросветный дождь. Упавший в растоптанную грязь жрец даже не пытался подняться.

— Думай, что несешь, смерд, — прорычал озверевший принц.

— А вот и мухи, — как-то неожиданно весело, выкрикнул я, накладывая первую той ночью стрелу на тетиву.

Бубраш был прав. Издалека разглядев сгрудившихся у спуска к воде дружинников, отправленные в погоню рыцари Эмберхарта взяли в руки копья и принялись разгонять не меньше наших уставших коней. И снова прав, что разглядывать тонкую преграду веревки, натянутую между последними деревьями, им и в голову не пришло.

— Ааа-ай, — тоненьким, словно детским, голосом вскрикнула лошадь скачущего первым врага, когда дрожащие от напряжения ноги вдруг подломились. Сердце прошила стрела жалости, но руки не дрогнули, отпуская оперенную смерть в короткий полет. И еще одну, и еще.

Кто-то невидимый подавал мне стрелы. Я, почти не целясь, слушая лишь жалобные скрипы отсыревшего лука, отправлял их в низкое серое небо. Не старался убивать. Ранить, сбить с ног, вывести из равновесия — что угодно, лишь бы врагов стало меньше, хоть чуточку меньше. Чтоб у загнанных в угол людей появился самый маленький, хоть призрачный шанс остаться в живых.

Я старался. Отпускал тетиву на самом краю, на самой грани песни Ветра, и стрелы гудели, разрезая сыплющуюся с неба воду. Люди падали, разбрызгивая кровь по рыжей грязи. Некоторые из них вставали, вызывая легкое чувство досады. Другие оставались лежать. Я старался и все равно не успевал. Слишком много целей. Слишком велика ярость. Слишком близко.

Большая часть вражеского отряда спешилась еще вне досягаемости моих стрел. Прикрываясь щитами, они по краю леса обошли барахтающуюся кучу из своих соратников и бьющихся от боли лошадей и двинулись в атаку.

Я выискивал любую щель. Я наказывал даже за саму мысль о беспечности. Мои стрелы ядовитыми змеями вползали в каждую прореху в защите. И все же их оставалось слишком много. Когда неровный строй вражеских воинов столкнулся с нашим, мне с высоты холмика показалось, будто ручей встретился с рекой. И тут же растворился в ней без остатка.

Время стрел кончилось. Я сунул лук в чьи-то услужливые руки, снял перевязь и вынул меч. Губы уже шептали первые строки песни Ветра, когда я кинулся в самую гущу битвы.

Не боятся только безумцы. Замахиваясь мечом для удара, я боялся так, что сжатые зубы скрипели, а сердце барабаном билось в ушах. И, видно, умер бы от страха, когда мое оружие отбили щитом и уже мне пришлось защищаться. Но мой легконогий брат ответил на зов. Водяная пыль взвилась в воздух сверкающим смерчем, раздвигая, сметая преграды на своем пути. И мне оставалось только рубить, колоть, пинать и бить эти тела. Врубаться в мягкую плоть стальным клинком, вызывать фонтаны крови, которые немедленно включались в хоровод смерча.

Я плохо видел, что происходило вокруг — багровая мутная пелена отделяла от всего окружающего мира. До меня не долетали звуки, я не чувствовал усталости и ни о чем не думал. Отыскивал глазами следующего соперника в желто-черном одеянии и снова рубил, колол и умывался кровью.

Даже помню, как меня ранили. Вражеский топор выпал из рук умершего хозяина и по пути к земле полоснул по ноге. Глупо и обидно. Штаны мигом пропитались кровью, а в сапоге стало сыро и не уютно. Хорошо хоть боли не почувствовал…

Кто-то схватил за плечо. И я уже начал разворачиваться, замахиваясь мечом, как сквозь вихрь все-таки пробился крик:

— Арч! Это я! Арч!

Я расслабил сведенные на рукояти оружия пальцы и прошептал слова прощания ветру. Багровая стена опала, заодно пошатнув весь мир сразу. Передо мной стоял заляпанный кровью и грязный, как подворотня придорожного трактира, Фанир.

— Ты тоже ранен? — обеспокоенно спросил он.

— Ага, немного, — легко согласился я и вцепился в рукав его куртки, чтоб не упасть. — Мы победили?

— Не знаю, — прикусив губу, почти невнятно пробормотал княжич. — Они отошли к лесу и стоят там, о чем-то спорят. Мы пока раненых на лодку оттаскиваем. Принцу бок копьем проткнули…

— Меня в ногу.

— Тебя в ногу, — повторил он. Помолчал, и добавил: — Раненых слишком много. Уже за тридцать. Я еле Ратомира на корабль уволок, он все на берегу остаться собирался… Ты сам дойдешь?

— А сколько наших осталось? Ну… невредимых?

— Десятка четыре. На мне вот ни царапины.

— Повезло.

— Наверное, — Фанир меня почти не слушал, размышляя о чем-то своем.

— А этих? Половину хоть вышибли?

— Да по-боле, ага, по-боле, — подхватывая меня за талию и волоча в сторону мостков, забормотал Бубраш. — Может всего десятков пять или шесть их и осталось…

— Так, получается, мы победили?

— Выходит, что так, твоя светлость. Выходит, что так!

И уже потом, передав меня с рук на руки обряженным в серые безликие балахоны жрецам на корабль, Бубраш вдруг поскреб свой выдающийся нос и заявил:

— Вы это! Не поминайте лихом!

Зашел в воду по пояс и легко, словно играючи, плечом оттолкнул большую лодку от берега.

— Ты что творишь, пес!? — вскричал я.