Книга Долгое молчание - Этьен ван Херден

— И я знаю, — добавила она тихо, отвернувшись от него, — что у тебя ко мне есть… чувства.

— Чувства?

— Да.

Она все еще стояла, повернувшись к нему спиной.

— Да… чувства к этой чернокожей девушке.

Фельдкорнет Писториус заглянул в самую глубину своей души. Нет. Он подумал, нет, я ничего не чувствую. Я не должен ничего чувствовать, потому что у меня есть другие обязательства: у меня впереди другая жизнь. Я должен покончить с этим делом, раз и навсегда. Все должно закончиться здесь и сейчас.

— Если ты хоть словом обмолвишься кому-нибудь, — сказал он, и его слова обрушились на ее плечи, словно удары кнута, — о том, что произошло по дороге, я пристрелю тебя, как собаку, а потому вложу пару монет в твою мертвую руку. Я имею полномочия казнить любого, кто посмеет украсть казенные деньги.

Он поднял глаза на черный силуэт горы. Господи, дай мне силы.

— И скажи Молою, что это касается его в той же степени. Я не знаю, что ты ему успела наболтать, но я вижу, что он что-то знает. Скажи ему, что Рыжебородый пристрелит его, как помойного пса. И ему тоже достанется немного золота. Посмертно.

Сиела Педи осталась стоять одна, в то время как мужчина оседлал своего коня и галопом умчался в ночь. Затем дверь открылась, и Молой отвел ее внутрь дома. Он чувствовал, что с ней произошло что-то ужасное, но и представить себе не мог, что это было еще хуже, чем все то, через что ей пришлось пройти.

Он приготовил ей кофе, в то время как Писториус бешено гнал коня через поля.

Черный жеребец пронесся сквозь сон Инджи Фридландер, пока она спала в своей кровати. Она не знала, откуда взялся этот конь и куда направлялся, она не узнала всадника с его пылающей рыжей бородой, но копыта так страшно грохотали во сне, что она проснулась в холодном поту.

Это был сон, подумала она, сон о лошадях и чем-то ужасно страшном. И о других животных тоже. Мужчина и женщина, да, и любовь, которая не смеет быть названной по имени, извращенная, искалеченная любовь. Трагическая любовь, потерянная, вызванная обстоятельствами и одиночеством, и уничтоженная ими же.

Она встала с кровати, не в силах снова заснуть, и подошла к окну, сложив руки на груди.

Она вгляделась в ночное небо и метеор, вспыхнув в темноте, рассыпался по черному покрывалу дождем из мерцающих искр.

Похоже на перо страуса, подумала она. Но все исчезло так же быстро, как и появилось.

Я обязательно докопаюсь до правды, подумала Инджи, а также пойму, какое я имею отношение ко всей этой истории. Почему у меня такое чувство, будто бы события давних лет разворачиваются передо мной в данный момент, словно они имеют какое то особенное, тайное значение для меня и для всех, кто меня окружает?

Может быть, призраки прошлого не могут оставить эти места в покое, потому что никто так и не разобрался до конца в том, что же на самом деле произошло?

Возможно, то, что так и осталось незавершенным в прошлом, теперь упрямо пытается возродиться в настоящем? Этот город до отказа набит страданиями, жестокостью и жадностью, его отравляют сплетни и кровосмешение, и в то же время столько всего остается невысказанным и неясным.

Каждый день жара накрывает эти улицы, фермы и небольшие хижины полыхающим покрывалом, все те же голуби воркуют в ветках деревьев, и все те же камни лежат, раскаленные солнцем. Такое чувство, будто бы все здесь ничуть не изменилось с тех пор, как произошла история с черным возом, и останется таким же монотонным еще множество лет. Но под кажущимся спокойствием и обыденностью бурлит энергия подавленных воспоминаний и печалей.

Я должна снова начать рисовать, подумала Инджи, снова проваливаясь в сон.

Ее правая нога дернулась, пока она спала, и конь Писториуса ощутил каблук всадника на своем боку. Писториус без труда обнаружил то место, где он оставил повозку. Его товарищ спал, прикрыв шляпой глаза, а лошадь щипала траву неподалеку.

— Хаки! — гаркнул Писториус, бедняга испортил воздух с перепугу, но принял боевую позицию — маузер наизготовку, быстрее молнии.

— Слезайте с лошади, фельдкорнет! — вскрикнул парень, все еще в полусне. — Они подхватят вас там, наверху!

Пока они ехали в темноте, Писториус пристально искал глазами приметы, по которым можно было бы запомнить дорогу. Опыт подсказывал ему, что силуэт скалистого холма, который ты запомнил ночью, может выглядеть совсем иначе при дневном свете, но он так же был способен представить себе, как будет выглядеть ночной пейзаж днем.

Он присматривался к деревьям, но понимал, что деревья высыхают или их можно срубить, так что он обратил свой взгляд к суровым скалистым выступам и к высохшему несколько столетий назад ложу реки, к виднеющемуся вдалеке гребню горы.

Они добрались до верхушки холма, возвышающегося над черным возом. Лунный свет блестел на стременах, ружейных стволах и призрачных рогах волов, впряженных в воз. Фельдкорнет Писториус знал, что сейчас он проводит большим пальцем руки по острому, точно бритва, краю клинка.

Когда Инджи проснулась утром и откинула в стороны занавески, стая шумных черных скворцов пронеслась над Дростди по пути к адвокатской конторе Писториуса. Дурные птицы, подумала она, и повернулась к зеркалу, чтоб расчесать волосы.

4

Тени, тени, говорили йерсонендцы про Перьевой Дворец Меерласта Берга, про дом с подвалами и башенками на той стороне железной дороги. Нет, речь шла не о скворцах, которые иногда испуганно взлетали в сумерки из камышей, подобные обрывкам траурной ткани, хлопая и хлопая крыльями и облетая с ветром дом, словно ждали, что кто-нибудь из него выйдет. Они говорили о больших тенях под дубами. Они говорили, чаще всего полушепотом, о том, что никто больше не живет в доме, лишь тени.

Да, мертвые давно исчезли, но тени их все еще обходили дом, занимаясь ежедневными делами. По утрам можно было увидеть тень, торопливо идущую через двор к колодцу. Нельзя было увидеть, как вращается ворот, или как опускается в колодец ведро, или услышать жалобный скрип ворота, но можно было увидеть, как кто-то трудится, и увидеть тень ведра, и то, как выплескивается в пыль вода из полного ведра по дороге в дом, да только капли не падали на землю.

Можно было рано утром увидеть тень дымка из кухонной трубы, то, как он, подобно гусенице, ползет над крышей, а вот сам дым нельзя было ни увидеть, ни унюхать. А потом, когда наступал час дневной работы, на веранду косо падала тень высокого мужчины, и тень шляпы с плюмажем из страусиных перьев маячила на стене. Перья плыли вниз по ступенькам, плыли через сад, вокруг конюшен, где тени лошадей били копытами в гладко утоптанную землю, и конюхи подобострастно кланялись, когда крупный мужчина на деревянной ноге направлялся к ним.

И можно было увидеть тень лошади с единственным стременем; второе было привязано к седлу, потому что этому мужчине пришлось научиться ездить верхом с одной ногой. И все-таки он оставался одним из лучших наездников округа, и можно было услышать, пусть только в воображении, как грохочут, удаляясь, лошадиные копыта. Потом можно было увидеть тень пара на стенах роскошной старой ванной комнаты, воды, хлещущей из кранов, а в спальне — тень прекрасной женщины, встающей с постели; на пол соскальзывают простыни, а женщина скользит вдоль стен. Виден халат, свернувшийся на полу в собственную тень, как что-то, тонущее в темной воде; видно, как лучи раннего утреннего солнца словно выгравировали женщину на стене, а она кладет руку на край ванны и наклоняется, чтобы размешать воду.