Книга Кукольных дел мастер - Генри Лайон Олди

– Дядя Авель! У вас есть статистика по взорванным кораблям-нарушителям?

Близнецы с любопытством разглядывали планшет. Такой старой модели им видеть не приходилось. Маленьких гематров и на свете-то еще не было, когда это казенное имущество вписали в реестр «Шеола».

– У меня все есть. Я ведь летописец, – улыбнулся О'Нейли детям.

– Можно посмотреть?

– Он у вас мультирежимный?

– Смотрите. Эта директория… и эта…

Давид с Джессикой уткнулись в плоский дисплей планшета. Внешний мир перестал для них существовать. Лючано почувствовал себя лишним. Все при деле, один он – не пришей кобыле хвост, как выражался граф Мальцов. Впрочем, нет, не один. Украдкой он покосился на задумавшуюся о чем-то госпожу Руф. А вот пойду, сорву самую красивую розу и преподнесу ей! Юлии приятно будет. Хотя Фионина обидится… Значит, сорву две розы!

Окрыленный, он встал и шагнул к выходу из беседки. По ушам ударил зловещий вой сирены. Забыв о розах, о женщинах, обо всем на свете, Тарталья присел от неожиданности. Если желание подарить дамам цветы вызывает реакцию, похожую на конец света…

– Что это?

– День Гнева! – перекрывая вой, заорал в ответ Авель. – Бежим отсюда! Малый Господь проснулся! ЦЭМ! Если промедлим, он… Скорее!

Голосфера погасла. О'Нейли захлопнул планшет и, прижимая его к груди, как драгоценное сокровище, бросился к выходу. Остальные, чуть замешкавшись, устремились за ним. Лючано заметил, как Эдам с легкостью подхватил близнецов на руки, в три шага догнал летописца и пристроился бок-о-бок.

Сирена смолкла. Вместо нее на людей рухнул голос, настигающий повсюду:

– Заключенные обязаны соблюдать порядок содержания под стражей, установленный Законом и Правилами внутреннего распорядка пересыльной тюрьмы…

От звука, казалось, содрогались стены оранжереи. И впрямь, Глас Господа! Ветвь тамаринда хлестнула Лючано по лицу гроздью тяжелых стручков. Спасибо очкам, защитили глаза. Сбоку, споткнувшись о вазон с альданским кактусом, разразился бранью Тумидус.

– Сейчас ЦЭМ включит первый режим! Все должны… находиться… в камерах. Кто не успеет… – задыхаясь, на бегу объяснял «неофитам» ситуацию О'Нейли. – Это он инструкцию… цитирует… псих электронный…

– …бережно относиться к имуществу тюрьмы! Соблюдать требования гигиены и санитарии!..

Оранжерея превратилась в зеленый благоухающий лабиринт, из которого люди никогда не выберутся. Оставалось надеяться, что летописец знает дорогу. А если они опоздают укрыться в камерах – что тогда? Карцер? Расстрел?!

– …обращаться к сотрудникам пересыльной тюрьмы на «Вы» и называть их «гражданин» или «гражданка» и далее по званию или по должности, либо «гражданин начальник»!..

– Взорву проклятую железяку! Клянусь – взорву! – пыхтел Заль, обгоняя кукольника на повороте.

Лючано поскользнулся. Упал, больно ушиб колено. Шипя сквозь зубы, вскочил – и увидел выход. Проклятье, оранжерейная дверь с перепугу показалась ему туннелем, ведущим в рай, домой, на Борго – куда угодно, лишь бы подальше от «Шеола».

– …не совершать умышленных действий, угрожающих собственной жизни и здоровью других лиц!..

Едва вписавшись в дверь, он вылетел в серый коридор.

– Лицам, заключенным под стражу, запрещается: без разрешения администрации выходить из камер и других помещений режимных секторов!.. нарушать линию охраны объектов…

Оранжерея № 1 находилась в женском секторе. Пока ЦЭМ дремал, это не играло особой роли, но сейчас делалось вопиющим нарушением распорядка для мужчин. Им требовалось немедленно покинуть запрещенную территорию. К сожалению, коридоры запрудили рефаимки, торопясь нырнуть в «тет-а-тетки». Обычно спокойные, даже сонные, женщины впали в буйство. Они вопили, плясали, исполняя приказы с бестолковостью истового фанатика, готового расшибить лоб о пол молельни. В двух коридорчиках из стен выдвинулись решетки, отсекая вспыхнувшие очаги драк: обитательницы «Шеола» вцепились друг дружке в волосы, сражаясь за место в ближайшей камере.

Это напоминало религиозный праздник, где люди, одурманенные зельем или экстазом, терзают сами себя во имя высшей силы.

– …изготовлять и употреблять алкогольные напитки, наркотические и психотропные средства!.. играть в настольные игры с целью извлечения материальной или иной выгоды…

Неподалеку гремел баритон Пастушки. Слов было не разобрать, но давление голоса блондинки ощущалось почти физически. Лючано заметил, что ноги несут его вслед за Авелем, хотя летописец вроде бы не звал кукольника. Голем с детьми обогнал их и скрылся в суматохе. Рядом, отшвырнув толстую рефаимку, прорвалась ко входу в одиночку Юлия. Горя служебным рвением, верный Антоний сопровождал дочь наместника по пятам. Едва он ступил на порог, крошечный «пульсар» над его головой разрядился молнией.

– … наносить себе или иным лицам татуировки!..

Разряд ударил шефа охраны в ямочку под затылком, голубой сетью окутав плечи. Помпилианец рухнул на колени. Следующий разряд отшвырнул его назад, в коридор, и по Антонию пошли женщины. Они топтали бесчувственное тело, не замечая, спеша, опаздывая и горланя: «Алай-а! А-а-а!..» Кукла вздрагивала под их ногами, не издавая ни звука.

В одиночке, надрываясь, кричала Юлия. Она пыталась выбежать на помощь несчастному, но дверь закрылась на замок, предоставив узнице лишь возможность смотреть в квадратное окошко.

– Алай-а!

– …кричать или другим способом нарушать тишину… выходить из строя, курить, разговаривать, заглядывать в камерные глазки… нажимать кнопки тревожной сигнализации!..

Сирены вторили командам пробудившегося ЦЭМа.

Баритон Пастушки надвинулся, вырос, окутал толпу густым, пульсирующим облаком. Девушка по-прежнему несла околесицу, больше похожую на рычание зверя, чем на речь человека. Как ни странно, это помогало. Рык направлял, вел, указывал путь и решение. Толпа стала рассасываться, заполняя камеры без свар и истерик. На бегу Пастушка одной рукой подхватила массивного, сильного помпилианца и кинула себе за спину, как волк – овцу. Лючано еще успел увидеть, как «вождь вождей» несется прочь, по направлению к мужскому сектору, затем споткнулся, с трудом вписался в поворот…

– Сюда!

Авель О'Нейли втолкнул его в небольшое помещение и захлопнул дверь.

– Но ведь это не камера! – прохрипел Тарталья, оглядываясь.

VI

– Это исповедальня.

Авель О'Нейли нажал сенсор на стенной панели, и две трети каморки превратились в «волшебный ящик». Лючано вздрогнул: настолько точно голограмма воплотила его представления о кукольном домике. Резные створки дверей, внутри пространство делится на две кабинки с помощью темно-матовой перегородки, где обустроено решетчатое оконце; внизу – скамеечки, на которых можно сидеть, а можно и преклонить колена…