Книга Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова

– Меня зовут Амигам. Я вожу по могю когабли, – он зачем-то снял с головы убор и помахал им перед лицом Тат.

– В чём твоя корысть? – просто спросила она.

– О мудгейшая из мудгых жен! Пгеклоняюсь пегед твоей кгасотой! – улыбка незнакомца больше походила на оскал жаждущего любовных утех суслика, но Тат всё же решила пока не прогонять его.

Амирам оказался чрезвычайно силён. Он позволил окончательно сомлевшему князю опереться на свое плечо и, обхватив рукой за бочкообразное чрево, быстро повёл к княжескому терему.

– Я чгезвычайно впечатлён багабанным боем! – бросил Амирам, оборачиваясь. – Настоящее искусство наделяет души подлинным востогом! Твой сын – волшебник, женщина!

– Меня зовут Тат! – крикнула она вослед Амираму. – Тат! Тат!

– Я газыщу тебя, о многомудгая! – отозвался он.

* * *

Между тем жизнь на площади налаживалась, толпа редела. Дружинники князя принялись собирать раненых. Кто-то уж взвыл над убитыми высоким голосом, на надрыве. Ребятушки хлопотали сноровисто, не заботясь об участи князя, не обращая внимания на Иегуду Хазарина. Толпа зевак таяла, народ разбредался прочь с площади. На короткое время узкие улички Тмутаракани наполнились народом. Огромный серый пёс тоже куда-то запропал, скрылся бесследно, будто и не было его. Его жертвы в растерянности рассматривали изорванную одежду и кровоточащие раны – следы укусов. Небо опустело. Больше не висел над пылью крестообразный силуэт. Тат доставала из складок одежд маленькие матерчатые свертки, с поклонами подавала их раненым горожанам, ни на минуту не переставая петь. Цуриэль плёлся следом за ней, время от времени дергая её за край шали.

– Укроти своего мужа, – бормотал он. – Спой для него одну из своих чудодейственных песен, ведунья!

* * *

Демьян, тяжело дыша, смотрел на Иегуду Хазарина и не видел его. Солнце, опускаясь к морскому горизонту, светило Иегуде в спину. Твердята, помутившимся от ненависти взором, видел лишь размытое очертание, слышал лишь собственную ненависть.

– Вижу божью тварь, – выдохнул он. – И тебя я должен убить…

Твердята поднял окровавленный тесак. Он снова услышал пение Тат. Но на этот раз голос её звучал тихо, печально, устало, будто она пела колыбельную. Колеблемое ветром море ковыля, туманный осенний рассвет, силуэты коней в голубоватой дымке, остывающая зола в костре – всё было в этой печальной песни. Не стало палящего зноя, не стало глумливого любопытства разноплемённой толпы, земля впитала пролитую кровь, зажили раны, забылась ненависть.

– Оставь пустые потуги, Демьян! – Иегуда сделал знак прислужнику, и тот помог ему сойти с седла Колоса.

– Ты бесстрашен, Юда! Всегда таким был! – проговорил Твердята.

– Правда на моей стороне. Чего мне бояться? – усмехнулся Иегуда. – Ты же веришь в торжество правоты, Демьян?

Он приблизился к Твердяте, стал лицом к лицу. Теперь Твердята стал припоминать его черты. Годы валились к ногам тмутараканского торгаша, словно попусту выпущенные стрелы, не причиняя ему никакого вреда. Всё так же пронзителен был взор глаз, так же по-девичьи округлы черты красивого лица, так же девственно гладка кожа на высоком лбу. Только в кучерявой тёмной бороде добавилось серебристых нитей, да тяжелее стали самоцветы, нанизанные на его пальцы. Всё так же отважен был Юда, бестрепетно, с любопытством рассматривал его обезображенное лицо.

– Да, минули те времена, когда ты, Демьян, напоминал обличьем красотку варяжского племени, – проговорил наконец он. – Теперь твое лицо приобрело мужские черты. Скоро увечья, нанесенные тебе Володарём, скроет борода, и ты снова станешь желанным женихом для своей Елены. Брось оружие наземь. Уйми ненависть. Она ещё понадобится тебе в другом месте.

– Володарь? – прохрипел Твердята. – Нет! То был не Володарь! Я помню… я видел врага…

Твердята запнулся, задумался. Чья-то твёрдая рука крепко взяла его за запястье, но он не позволил ей вынуть оружие из руки. Твердята понял – это Тат стоит совсем рядом, за его правым плечом.

– Где он? Где Володька?

– Так ли должны беседовать старые товарищи? – отвечал Иегуда. – Мы стоим посреди площади, на виду у праздных зевак и завшивленных голодранцев. Мы не вкушаем яств, мы не пьём тонких вин. Приходи ко мне в дом. Отдохни, смой следы долгой дороги. Мы поговорим. Нам есть что обсудить.

Твердята не мог сопротивляться соблазнительным речам. Тихий голос Тат вторил им, сливался в созвучие, поддерживал так, будто Иегуда пел песнь, а Тат играла мелодию на кобзе. Твердята смотрел на дружинников князя Давыда. Часть из них покинула площадь. Другие же остались стоять неподалёку, сжимая в руках изготовленные к бою клинки.

– Тмутаракань – не то место, где ты можешь осуществить свою месть, – проговорил Иегуда.

– Отдай коня…

– Коня продал мне князь Володарь Ростиславич, потомок достославного рода Рюрика, и этот конь – его военная добыча. Я заплатил за него хорошие деньги. Но так и быть. Я согласен уступить его тебе за десять гривен. Небольшая плата за верного товарища!

– Я неимущ…

– Деньги – дело наживное, – усмехнулся Иегуда. – Настанут лучшие времена, и Колос снова станет твоим. А до той поры он мой.

Иегуда подал знак челяди, и ему помогли взобраться в седло присмиревшего Колоса. Твердята обернулся к Тат. Она стояла совсем рядом. Её тело с головы до пят закрывала шаль цвета сохлой травы.

– Приходи в мой дом. Тебе известно, где он? – повторил Иегуда с высоты седла. – Приходи. Я буду ждать. В этом городе никто не тронет тебя, если ты не станешь бунтовать и подчинишься нашим законам.

– Вашим законам?

– Да! Мы мирные торговцы. Выгода правит этим миром. Наша выгода! Нам не нужны кровь и драка. Нам нужен барыш.

Иегуда пустил Колоса шагом. Твердята смотрел, как колеблется золотая грива. На миг ему почудилось, будто он воспаряет над площадью. Вот сильные крылья возносят его вверх, к куполу храма. Вот он смотрит с невообразимой высоты на спокойное море, на мачты, на раскрытые паруса выходящих из гавани кораблей. Ему хочется услышать шелест тихого прибоя, но он слышит только песнь Тат.

– Демьян Фомич! Батюшки святы! Да ты весь в крови! – проговорил знакомый голос, но то была не Тат.

Твердята обернулся. Перед ним стоял черниговский уроженец Миронег, залитый помоями, с всклокоченной бородой, похмельный, весёлый.

– А я утёк! – он раздвинул бороду, явив миру неровный ряд зубов. – А ты – нет. Я наблюдал побоище из-под забора. Там вон… Да ты силен, паря! Да ты – витязь! Недаром нахваливал тебя князь Владимир Ярославич! Дескать, Твердятушка не только гривны счесть умеет, но и повоевать… повоевать…

Он махнул рукой в сторону узкой улички, одной из тех, что берут начало от соборной площади. Твердяту обдало отвратным духом несвежей рыбы.

– Там мы с добрыми мирянами распили малую корчажку бра-а-аги… Пока суд да дело выкатили бочку. Кто хотел – опохмелился, а кто-то и наоборот. Как жить, Демьян Фомич, если с самого утра во рту не было маковой росинки? Тут всякие дра-а-аки, непотребство в виду храма. Нехорошо! Грех! – Миронег дышал ему в лицо ягодным духом молодой браги.