Книга Динка прощается с детством - Валентина Осеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сквозь деревья уже пробивались первые лучи солнца, когда, простившись с гостеприимными хозяевами, Леня и Динка двинулись в обратный путь.
Провожая их, Жук сказал:
– Теперь вы знаете нашу тайну, так что если что надо спрятать или передать кому, так мы всегда можем, а насчет оружия ты, Леня, помолчи пока.
В лесу уже совсем рассвело, на листьях блестели крупные капли росы, в кустах суматошились птицы.
– Слушай, Лень… Что ты думаешь обо всем этом? – взволнованно спросила Динка.
– Надо поговорить с мамой, – вместо ответа сказал Леня и задумчиво добавил: – Стоящие ребята, а, гляди, прошли огонь и воду!
– А как они с Иоськой… И как их… били. А старик… плакал… – Динка закрыла лицо руками, плечи ее задрожали.
– Ну, ну, Макака! Там выдержала, а тут плачешь, – успокаивая ее, улыбнулся Леня и, чтобы переменить разговор, напомнил: – А дедовский кошель? Я сроду не видал ничего отвратнее!
– Нечистые это деньги, сам Иоська сказал… Недаром Яков даже не дотрагивался до них, шил да шил сапоги… Мечтал учить Иоську. И сам погиб из-за этих проклятых денег. Вот уж верно, Лень, что «через золото слезы льются».
– У кого льются, а у кого и не льются… Да еще неизвестно, чей это кошель, может, прежнего хозяина… В общем, тайны старой корчмы! – засмеялся Леня.
Подходя ближе к дому, Динка услышала звон косы.
– Ефим косу точит! – крикнула она и, бросив Леню, помчалась вперед.
На чудесном заливном лугу, который так любила Динка, уже густыми рядами лежала скошенная трава. Потачивая косу и поплевывая на точило, Ефим с мокрым, вспотевшим лбом и прилипшими к нему завитками, с расстегнутым воротом рубашки стоял и сердито смотрел на подбегавшую Динку.
– Ефим, что ты делаешь? Ты же последние-распоследние цветы косишь! Неужели нельзя подождать хотя бы до приезда мамы! – кричала Динка.
– «Обождать, обождать»!.. Люди уже скоро по второму разу будут косить, а мы все обжидаем! – заворчал Ефим и, бросив в траву брусок, которым точил косу, сердито огрызнулся: – Не морочь ты мне голову с твоими цветами! Скажи, яка барыня нашлась, цветочки ей треба нюхать! Нема чего сказать – разумна хозяйка! А того не думаешь, чем зимой корову и конячку будем кормить? Что есть будем? Вон и сейчас на базаре ни к чему не доступишься. Не коси да не коси! А трава передерживается. Какое с нее сено будет? Да нема тут о чем балакаты… Ты вот скажи мне лучше, где всю ночь прошлендрала?
– Как это «прошлендрала»? Выбирай, пожалуйста, выражения! – обиделась Динка.
– Чего выбирать? – подняв кустистые брови, хмуро спросил Ефим.
– Выражения, вот чего. Я не одна была, а с Леней ходила!
– А какая тебе Леня защита, что он может без ружья? Вот кинет кто хорошую каменюгу из кущей и раздробит голову. Уж один раз было такое дело.
– Фью! – свистнула Динка. – Запугался! Уж не Матюшкины ли?
– А что ж Матюшкин? Первейший гад! Это тебе все тру-ля-ля, а он и доси забыть не может, как ты его скрипкой да мертвяком поддразнила! Вчера как узнал, что пан уехал, так напились с Павлухой горилки и давай грозиться.
– А пан уехал? Совсем? – живо спросила Динка.
– Совсем не совсем, а до весны. Подарок тебе передал! – смягчился вдруг Ефим.
– Какой еще подарок? – вспыхнула Динка. – Не нужны мне панские подарки!
– Ну не подарок, а так, приклад к лошади. Я, говорит, вместе с Примой должен был им отдать, да забыл тогда.
– Да что это такое? При чем тут Прима?
– А при том, что это седло. – Лицо Ефима смягчилось, глаза сузились. – Ох и красиво! С уздечкою да с плеткою! Казацкое седло, черненым серебром все выложено, аж блещить!
– Да на черта оно мне! – сердито топнула Динка. – Я ведь ему сказала, что не желаю ездить боком!
– Боком, боком, ненароком!.. Я ж тебе говорю, что седло казацкое, а какой казак ездить боком? Так и пан сказал: твоя панночка, Ефим, отказалась от дамского седла, так пусть ездит на мужском!
– Не буду я ни на каком! Зачем ты взял, Ефим? Что это за дружба такая завелась?
– Ниякой дружбы, а просто ехал пан на вокзал, остановился около моей хаты, попрощался со мной за руку и внес седло. Передай, каже, твоей панночке! С тем и уехал! Что я ему мог сказать! Вот приедет весной со своей заграницы, тогда и скажешь сама!
– Втащил все-таки! Тьфу, нахальство какое!
– А никакого особого нахальства тут нет. Пан как пан, еще и лучше многих. – Голубые щелочки глаз Ефима вдруг весело подмигнули. – Коров не велел больше продавать! А ни одному человеку! Остались теперь наши богатеи с носом, и Павлуха тоже! Ну, они дуже не пострадают, бо у них и свои коровы хорошие, а вот только что от зависти аж почернели! Злобятся очень! Вот потому я и говорю тебе: не шлендрай зря где ни попало! Убить они не убьют, а суродуют из-за угла!
– Ладно, слышала я уж это! – махнула рукой Динка. – А Мышка дома? – спросила она.
– Конечно, дома. Уже десятый час! Пешком пришла, потому как некому было ехать за ней. Я сегодня должен весь этот луг скосить, потому как завтра мы с Дмитрием для солдаток косим.
– На панском лугу? Отаву?
– Хоть и отаву, а там возов десять будет. Решили всем обчеством помочь солдаткам, некому у них косить!
– Ладно, убирать сено я тоже приду, тогда скажи! – крикнула Динка и побежала домой.
На террасе Леня, сильно жестикулируя, рассказывал Мышке про ночной поход к «братьям-индейцам», все время повторяя: «Ты представляешь себе, как мы были поражены!»
Динка тоже вступила в разговор, наскоро поцеловав сестру.
– Но вы сумасшедшие, просто сумасшедшие! Я не знала, что и думать! Приезжаю – дверь заперта, и Ефим говорит, что не ночевали! Но то, что ты, Леня, рассказываешь, просто изумительно!
Динка начала в подробностях передавать сестре все, что они слышали и видели в корчме, потом серьезно сказала:
– Только об оружии и о деньгах никому нельзя говорить, кроме мамы…
– Еще бы! Они нам так доверились, ни о чем говорить не надо, даже Ефиму, хотя жаль, что Ефим верит в скрипку мертвеца. Сам, говорит, слышал…
– Ну, о скрипке-то мы когда-нибудь скажем ему, может, зимой. А пока пусть все так будет!.. – согласилась Динка и живо спросила: – Ну а где это седло, что прислал пан?
– Ах да! Чудесное седло, только, верно, очень дорогое, ну, весной расплатимся!
Мышка сбежала с крыльца. Под дубом, накрытые ковриком, лежали почти новое мужское седло, отделанная черненым серебром уздечка и легкая плетка с тонкой ручкой.
– Ох ты! Дорогой подарок! Раскутился пан! А где он сейчас? Может, еще в городе, так я бы ему свез это седло туда! К черту! – разозлился вдруг Леня.
