Книга Шел старый еврей по Новому Арбату - Феликс Кандель

Петух принюхался:

– Quelques Fleurs I'Original. Парижский Дом Жана Франсуа Убигана.

Правитель потупился:

– Имеем слабость…

– Вам не пристало стесняться, ибо парфюм полагается по чину. Штрудель, разъясни.

Штрудель разъяснил, ничему уже не удивляясь:

– Quelques Fleurs I'Origina, парфюм летнего дня. Роза, жасмин, сирень, фиалка и орхидея.

– Однако… – восхитился правитель. – Такая осведомленность!

Переменил тему:

– Как там, за углом? Нигде ведь не побывал. Ни разу… – Поглядел в окно, произнес мечтательно: – Наблюдаю за полетом птиц. Аистов-журавлей. Пересекают границы, когда пожелают.

– А нельзя ли, – поинтересовался Штрудель, – и вашим подданным? Наподобие аистов?

– Можно, отчего же нельзя? Наши законы позволяют. У нас такие законы, которые законнее всех законов в мире.

Прилипалы дополнили из-за двери:

– Только они не желают пересекать границы, наши подданные…

– Им и тут хорошо…

– Да и граница у нас на замке…

– А ключ потерян…

– Потерян, потерян, – подтвердил правитель, добродушно улыбаясь. – Никак новый не заведем, всё дела, дела…

Добавил с ухмылкой:

– Сообщение о том‚ что существует Париж, примем на веру. Но чтобы Амстердам с Копенгагеном – это сомнительно. Вражеское радио их называло, но врали, конечно…

Кашлянул в смущении:

– Извините. Привычка проклятая. Глупостей напузырили – выше крыши.

Приник лицом к лицу, глаза расширил до невозможного:

– Но вы поймите. Поймите и меня… Всякому хотению – свое дозволение, ибо отмечено в стародавние годы: "Свобода – это пустота и бездна, а в бездне пребывает дьявол".

Привел поучительный пример:

– Боярин Беклемишев вопросил однажды великого князя: "Почему ты, государь, с нами не советуешься, как встарь было, сам все дела вершишь?" Голову отрубили за высокомыслие.

Заерзал на стуле. Зашевелил лопатками.

– Муравей… Под рубашкой. Не дает покоя…

– Это не муравей, – догадался Штрудель. – Это боязнь ваша.

Поглядел исподлобья. Зашептал, поглядывая на дверь:

– Завистник на завистнике. Изменник на изменнике… Желают низвести с высоты величия. Все они, все!

– Может, и вам? По примеру иных правителей? Отказаться от власти и выращивать на огороде капусту?

– Не исключено. Не ис-клю-чено… Но ведь и там! И там достанут!..

Спросил, стесняясь:

– Как оно у вас? С продлением жизни?

– Живем дольше, – разъяснил Штрудель. – Не всегда лучше.

– То-то и оно.

Доели блинчики с мясом. Котлетки на пару. Тефтельки-фрикадельки.

– Подытожим, – решил правитель. – Наше прошедшее удивительно, настоящее более чем великолепно, что же касается будущего, то оно выше всего, что может себе представить самое смелое воображение.

– Ловлю вас! – вскричал петух. – На плагиате! Это сказано не про ваши времена.

Ухмыльнулся.

– Столько в веках наговорено – только повторяй.

Встал. Поддернул брюки. Ядовит и жесток. Лжив и коварен.

– Поговорили. Расслабились. Чрезвычайно вам благодарен.

– За что же?

– Не вмешивались в естественный исторический процесс. Такое не часто случается.

Приказал:

– В камеру.

Вышел, не попрощавшись.

5

Нары в два этажа.

Параша в углу.

Веселенький рисунок по стенам.

Правила поведения на двери.

"Соблазнительные разговоры, непристойные для слуха выражения, пение, хохот, всякого рода резвости – отнюдь и никому!"

Сиплый с Сохлым расположились за решетчатой дверью, мирно беседовали.

– Выхожу на позицию, веду наблюдение. Первый этаж, окно нараспашку: человек на работе, а они распаляют без одежд-приличий...

Сохлого рассказ обеспокоил. Сохлый выговорил в который уж раз:

– Адресок не дашь?..

Сидели на наре Штрудель с петухом.

Бегал из угла в угол городской юродивый, бился головой о стены, бормотал в отчаянии:

– Мутны мы в разброде-шатаниях. Мутны помыслы наши… Время, значит, не доспело. Мы не доспели…

– У нас не доспеешь, – пригрозил Сиплый. – Тряхнем – опадешь паданцем.

– Или приморозим, – пригрозил Сохлый. – Пока в завязи.

Юродивый приблизился к ним, оглядел каждого:

– Вот вам предвидение, топтуны. Взгляд в будущее, которого не миновать.

Помолчал. Собрался с силами. Проговорил на память последний подметный лист:

"Слушайте меня, изнашивающие этот мир!

Слушайте, приближающие конец времен!

Подступят дни раздора и всеобщего недоверия, станет Сиплый приглядываться к Сохлому, станет Сохлый приглядываться к Сиплому.

Спросит Сиплый у Сохлого:

– Сохлый, а Сохлый! Ты отчего не сиплый?

Спросит Сохлый у Сиплого:

– Сиплый, а Сиплый! Ты отчего не сохлый?

Ответит Сиплый Сохлому:

– Деды мои были сиплыми.

Ответит Сохлый Сиплому:

– Бабки мои были сохлыми.

Посмеется Сиплый над Сохлым:

– Что с того, что бабки твои были сохлыми?

Посмеется Сохлый над Сиплым:

– Что с того, что деды твои были сиплыми?

Решит Сиплый о Сохлом:

– Одни предатели – это сохлые.

Решит Сохлый о Сиплом:

– Одни изменники – эти сиплые.

Гнев Сиплого возгорится на Сохлого.

Гнев Сохлого возгорится на Сиплого.

– Не нравится мне твоя сущность, Сохлый.

– Твоя не нравится, Сиплый.

– Вечно вы, сохлые, замышляете против сиплых.

– Вечно вы, сиплые, замышляете против сохлых.

Пойдут сиплые войной на сохлых.

Пойдут сохлые войной на сиплых.

Порубят сиплые сохлых.

Потравят сохлые сиплых.

Не станет сиплых.

Не станет сохлых…"

6

Сиплый и Сохлый с натугой усваивали услышанное, шеи наливались тугой бычьей кровью.